Горец-грешник

— Кто такой Джорди? — спросил Торманд Саймона.

Торманду необходимо было поговорить; ему нужно было отвлечься, чтобы перестать думать о том, в какой опасности может оказаться Морейн. Внутренний голос не говорил, а кричал ему, что нужно спешить, но отряд вынужден был остановиться, чтобы напоить лошадей и дать им хоть немного передохнуть. Он понимал, что это необходимо. Запасных лошадей у них не было, и если бы одна из них пала, не выдержав бешеной скачки, их маленький отряд мог задержаться в пути. Но от понимания этого не становилось легче, и Торманд, маясь в нетерпении, ожидал окончания привала.

— Он мой сводный брат, — ответил Саймон.

— Вот как? Значит, он тоже сын лорда?

Торманд подумал, что на лице у него появилось изумление, какое он и в самом деле испытывал, поскольку Саймон никогда не рассказывал о прошлом своей семьи, разве что упоминал мельком. А сейчас он, очевидно, затеял этот разговор, чтобы отвлечь его от грустных мыслей.

— Вторым сыном. Мой старший брат Генри сейчас лэрд. Джорди уехал вскоре после меня. Три моих младших брата, — Саймон помолчал и пожал плечами, — сейчас находятся неизвестно где. Две мои сестры вышли замуж, едва достигнув детородного возраста, хотя их жизнь вроде бы сложилась неплохо. Время от времени я получаю от них весточку. Генри не из тех людей, с которыми хочется общаться. Жестокий, особенно с женщинами. Я знаю, что по крайней мере двоих он извел до смерти своей «любовью». Я считаю, что он также убил и нашего отца, и однажды я докажу это.

— Иисусе, Саймон, — пробормотал Торманд, он выглядел совершенно потрясенным. — Неудивительно, что ты никогда ничего не рассказываешь о своих родственниках.

Саймон слегка улыбнулся:

— А зачем? Я уехал оттуда, когда мне исполнилось десять лет. А через три года приехал на похороны отца.

— И ты действительно считаешь, что Генри убил его? — спросил Харкурт.

— Я уверен в этом настолько, насколько можно быть уверенным в детских воспоминаниях. Думаю, именно из-за того, что руки моего брата обагрены кровью отца и нескольких женщин, я уже много лет делаю все, что в моих силах, чтобы покарать тех, кто нарушает закон, и не имеет значения, носит ли преступник сутану священника или расшитый золотом камзол вельможи. Подозреваю, что Генри не слишком изменился за те годы, что мы с ним не виделись. Однажды, уже после того, как Джорди разыскал меня, он рассказал, почему оставил родовое гнездо. Без твердой руки отца Генри становился все более жестоким, и Джорди решил, что не должен приносить клятву верности такому человеку. Джорди порядочный, — сказал Саймон, оглянувшись на Мюрреев и Уолтера. — Он во всем этом не замешан.

— Я тоже так думаю, — сказал Торманд. — Это все мерзкая Ида. Ты напугал ее до смерти, но она заслуживает гораздо более сурового наказания. Ума не приложу, что бы это могло быть. Жаль, что ты сказал Джорди, что не отправишь ее на виселицу.

— Разве? — Саймон слегка улыбнулся. — Но ведь я не обещал оставить ее безнаказанной. Понимаешь, у Иды есть все основания опасаться, что Морейн займет ее место повитухи и знахарки. Старуха не очень искусна в своем ремесле. От ее «лечения» уже умерли несколько человек, она темная, безграмотная дура, которая до сих пор считает мыло дьявольским творением.

— Ты хочешь обвинить ее в смерти этих людей?

— Нет, по такому обвинению ее скорее всего повесят, а, как ты уже сказал, я намекнул Джорди, что Ида не будет болтаться в петле. Но кто запретит мне устроить так, чтобы среди горожан пошли разговоры, что обращаться за помощью к этой старухе — значит рисковать своей жизнью.

Торманд восхищенно покачал головой:

— Умно. Мне это нравится.

Не удержавшись, он бросил взгляд в сторону стойла. Саймон проследил за его взглядом и согласно кивнул:

— Лошади уже достаточно отдохнули. Даже если поедем легкой рысью, скоро будем на месте.

Саймон еще не успел договорить, а Торманд уже был в седле, еле сдерживаясь, чтобы не вонзить шпоры в бока своего скакуна. Ему так хотелось как можно быстрее оказаться возле Морейн, что следовать совету Саймона и ехать ровной неторопливой рысью казалось невозможным. Он хотел, пришпорив лошадь, лететь к Морейн, ведь внутреннее чутье подсказывало ему, что они опоздали, что ловушка уже захлопнулась и его возлюбленная в страшной опасности.

Его возлюбленная. Это слово так поразило Торманда, что он едва не свалился с седла. Он любит Морейн! Это стало ему ясно именно сейчас, когда заветные слова прозвучали у него в голове. Они поселились в его сердце с того момента, когда он первый раз увидел ее, впервые заглянул в ее красивые, цвета морской волны глаза. Торманд сам не понимал, почему же он так долго противился этому чувству, почему старался не замечать его, даже после того как осознал, что не хочет возвращаться к своей прежней распутной и разгульной жизни. Он любит Морейн, и лишь она одна ему нужна. Он молился лишь о том, чтобы у него появился шанс сказать ей о своей любви.

Глава 17