Горец I

Положив меч и накидку возле вещей Рамиреса, Конан взобрался на серый помост. Поверхность под ногами слабо вибрировала и была мягкой и теплой, как будто он шел не по жесткой древесине, а по покрывалу, обшитому овечьей шкурой. Конан медленно подошел к испанцу и остановился возле большого пятна сердцевины. Всмотревшись в лицо учителя, он чуть не закричал. Тот старел на глазах, превращаясь в глубокого старца, морщинистого и сгорбленного.

— Сядь, — тихо проговорил Рамирес, кладя руку на плечо Мак-Лауда и вновь становясь прежним.

Юноша внезапно успокоился и, повинуясь этому мягкому приказу, опустился на колени.

— Что ты видишь перед собой?

— Деревья, траву…

— Что еще?

— Голубое небо, облака…

— А еще? — настаивал Рамирес.

— Листья на дубах, желуди почти созрели, солнечные блики и насекомых…

— Ты слеп, мой мальчик, — печально проговорил учитель.

— Почему слеп? — удивился Конан. — Я же сказал, что вижу…

— Ты слеп, Мак-Лауд. Твой взгляд спотыкается о предметы. Он не может блуждать между ними и омывать бытие, как ручей омывает камни, не останавливаясь ни на мгновение.

— Но если я не остановлю взгляд, то ничего не увижу!

— Нет, ты увидишь все. Нельзя остановить взгляд по очереди на всех листьях, их слишком много, но можно их охватить взглядом. Подумай об этом. Ты должен научиться видеть весь мир сразу.

Рамирес слез с пня и начал одеваться.

— Ты уходишь? — Конан испуганно посмотрел на него. — Я сам не найду дороги обратно.

— Тебе это не будет нужно, — успокоил его Рамирес. — Просто сиди и смотри. Тебе не помешает немного побыть одному. Хотя я сомневаюсь, что одиночество вообще возможно. Так что я все равно буду с тобой. Не волнуйся.

— Так значит, ты не уходишь? Ты останешься?

— Я останусь, конечно, — сказал испанец и, махнув рукой, пошел к деревьям, окружавшим поляну.

— Ты придешь за мной?

— Я с тобой.

Из этого разговора Конан понял только одно: ему надо посидеть на пне и подождать. Зачем — он так и не понял, но собрался исполнить волю учителя. В конце концов надо было оставаться воином, а значит, нельзя бояться; тем более, что бояться было некого. И он принялся ждать.

Прошел день, незаметно подкрались сумерки. На поляне ничего не менялось, только вокруг нее лес жил своей нормальной лесной жизнью. Затихая к ночи, прекратился ветер, давая отдых измученным за день густым кронам; затихли птицы.

Конан почувствовал, что его глаза начали слипаться, веки отяжелели. Огромная площадка пня уютно грела тело — и он уснул, а когда проснулся, поляна была погружена в густой молочный туман. Где-то в кронах еще сонных дубов высвистывал последние ноты своей предрассветной песни соловей. И хотя на западе еще слабо просматривались точечки по-утреннему мутных звезд, на востоке небо приобрело серо-голубой оттенок и томилось в ожидании первых розовых лучей.

— Я тебе не помешаю? — неожиданно услышал Конан чей-то голос.

Он обернулся, но на поляне никого не было.

Только туман подбирался к краям пня и, словно ударяясь о невидимую стену, собирался небольшими клубящимися волнами и откатывался назад в траву, где превращался в серебристую пыль мельчайших первых капель росы, оседающих на тонких зеленых стебельках.

— Кто здесь? — спросил Конан.

— Не бойся, — услышал он в ответ тот же голос и удивился, внезапно сообразив, что не может понять, кто говорит с ним: мужчина или женщина, стар этот человек или молод.

— Кто здесь? — Конан вращал головой, пытаясь определить место, откуда исходил звук.

— Ты напуган?

Источник звука не определялся; голос, казалось, звучал отовсюду, даже снизу. Но почему-то Мак-Лауд не испугался. Он поймал себя на странной мысли, что все происходит так, как должно происходить, а значит, бояться нечего. И вообще все, что происходит с человеком — это как восход, одинаковый и разный одновременно, но всегда неожиданный, и поэтому страх бессмыслен и празден.

— Нет, — ответил Конан.

— Тогда почему у тебя так часто бьется сердце?

— Я удивлен.

— Хм… — согласился голос, — бывает.

— Рамирес, выходи, — позвал вполголоса Конан, не надеясь, однако, увидеть испанца. — Зачем прятаться?

— Я не Рамирес. Ты же и сам это знаешь. Понимаешь, друг, меня не видно. Я здесь, но невидим. Извини, если это невежливо, но я хочу просто поговорить с тобой.

— Ну-у, — смутился Конан, — понимаешь ли… Я просто не привык разговаривать с… — он старательно подбирал слова, стараясь не обидеть собеседника, — не видя, с кем разговариваю.

— Хорошо. Давай сделаем так. Если тебе важно на что-нибудь смотреть, то смотри в туман. Он иногда бывает похож на то, что тебе хотелось бы увидеть.

— Может быть, — проговорил Мак-Лауд.

— Да, еще, — смущенно попросил незнакомец, — пожалуйста, не кричи… Ты просто думай. То, что хочешь сказать, проговори про себя, а я услышу. Ладно?

Не очень веря в успех этого предприятия, Конан подумал: «Ты эльф?».

И тут же услышал ответ:

— Нет.

«Тогда гном или тролль?»

— Нет.

«Демон?»

— Нет. Не надо пустых перечислений. Не все ли равно, кто я — ведь ты меня не видишь. Может быть, меня вообще нет.

— То есть как нет? Я же тебя слышу?