Горец IV

И, воистину — это был лучший ответ…

День вставал над вересковым плоскогорьем, и был этот день окрашен высверком двух клинков, озвучен свистом, с которым они рассекали воздух, и тонким звоном, раздававшимся при каждом столкновении.

Снова, как было это уже один раз — и как не один раз было это! — встретились на холмах двое.

И снова вставал день — но это был уже другой день. Не второй, не третий и не десятый с момента их встречи.

За это время Дункан узнал столько, что раньше он и поверить был не в силах, что мозг его способен вместить столько знаний.

Впрочем, только ли мозг? Ведь не разум хранит навыки боя, поэзию клинка, ритмичную мелодию наносимых и отбиваемых ударов… Все тело Дункана, один раз уже натренированное Конаном до уровня Высокого Совершенства, вспоминало старые привычки.

Привычки, полученные еще в ТОЙ — прошлой — жизни…

Как ни странно, это отнюдь не убыстряло обучения. Пожалуй, даже наоборот…

— Ты, если судить по прошлому опыту, должен быть лучшим из моих учеников, — заметил Конан. — Но, пожалуй, и самым трудным из учеников, с которыми я когда-либо встречался. А встречался я со многими…

— Почему?

— А сам ты не понимаешь?

— Нет… — лениво протянул Дункан. И запрокинул голову, следя, как воронья стая вычерчивает узор на небесной лазури…

(Был час отдыха. Оба лежали на пустоши, расстелив подбитые мехом плащи. Мелкая живность, обитающая в вересковых дебрях, не остерегаясь, пробегала то рядом с лежащими, а то и прямо по ним…

Она — живность — уже усвоила, что эти люди ей не опасны).

— Что ж, если не понимаешь, придется объяснить… Во-первых: не вкладывай в удар мышечную силу. Силы в тебе на трех отличных воинов хватит, даже и еще на одного, похуже, останется. Но…

— Что же за бой — без силы?! — Дункан вздернул брови в возмущенном удивлении.

— …Но упрямства — на шестерых хватит, и еще на двоих останется, — продолжил Конан совершенно невозмутимо. Лишь глаза его блеснули.

— А насчет твоего вопроса — «что за бой без силы?» — объясняю… Ты видел когда-нибудь, как вода обтекает камень? Ну, так смотри…

Вы видели когда-нибудь, как вода обтекает камень? Или как струйка дыма, змеясь, проходит сквозь плотную крону дерева, нависающую над костром?

Если видели — поймете…

Обнажив клинки, они встали лицом к лицу. И вроде бы ни единого движения не сделал Конан, — но вот уже лезвие его меча касается шеи Дункана.

А оружие Дункана отведено далеко в сторону. Безнадежно далеко…

Знал Дункан, что Учитель не обезглавит его. Но, несмотря на это, бешеная ярость исказила его лицо. Все смешалось в ней, в этой ярости: злоба на себя, никак не постигающего науку боя, на своего Учителя, на судьбу…

Ярость боя…

И Конан убрал свой меч.

— А вот это — второй из твоих главных грехов, — сказал он, как будто и не было ничего.

— Какой еще — «второй»?! — Дункан, словно бык на арене, повел налитым кровью глазом.

— Да, именно этот… Ненависть к противнику. Желание победить… Боязнь унижения… Ну что, может быть, ты спросишь теперь — «что за бой без ненависти?»

— Не спрошу, — Дункан потупился.

— Молодец! А я вот — спросил в свое время…

— Ты? Спросил? У кого?

Конан усмехнулся:

— У своего Учителя, разумеется. Уж не думал ли ты, что я родился с моим воинским умением? Или — что под кустом я его нашел?

(По правде сказать, чуть ли не так Дункан и считал. Мысль о том, что у его Учителя был свой Учитель, потрясла его до глубины души.

Но тогда он постеснялся признаться в этом…)

— Нет. Я вообще не думал об этом. И не намерен думать — во всяком случае, до обеда, — злость слетела с Дункана, не оставив следов. Правда, точно так же — разом! — она может и вернуться…

Он знал за собой такое качество…

— Так давай, наконец, обедать! — Дункан склонился над туго завязанным узелком.

— Что там приготовили наши бабы?

(«Бабы» — это, конечно, о всех, теперь уже четырех, женщинах его дома было сказано. Вот так, скопом.

Значит, и о Дженет — тоже…)

В узелке оказался копченый желудок, набитый ароматными травами и овечьим мясом.

— Хэгиш… — произнес Конан с непонятной лукавинкой.

Непонятно — об обеде ли он это сказал…

Говорили в старину: тот, с кем ты преломил хлеб — друг. А если станешь враждовать с ним — то кусок этого хлеба встанет у тебя поперек горла…

И опять над горизонтом поднялось дневное светило — в сорок восьмой раз, считая с того утра, как Конан вырвал из тела Дункана зазубренное железо.

Старухи так и не смогли привыкнуть к новому постояльцу. Украдкой они крестились, сплевывали через левое плечо, да и вообще без нужды избегали даже приближаться к Конану. А уж говорить с ним — упаси Всевышний!

Дженет же… Впрочем, она всегда понимала все и сразу. Но и ей было нелегко…

Как-то раз, улучив момент, Конан смог обменяться с ней парой слов без свидетелей.

— Скажи мне — только откровенно! — что тебя мучает, девочка?

Дженет посмотрела на него с несколько показным удивлением. Это удивление не было связано с «девочкой»: она давно осознала, что хотя Конан выглядит гораздо моложе Дункана и вряд ли старше ее, он — старейший из всех, кто и ныне живет на Земле…