Горец IV

— Сейчас — тяжело… Он откован в стране, которую вы теперь называете Сипанго, и…

— Как?

— Ага, значит, вы ее еще так не называете… Но сейчас только плыть туда — несколько лет. К тому же иноземцев, «белых дьяволов», туда не пускают, согласно императорскому указу. Да и мечи — не разрешают вывозить…

— Но это препятствия — человеческие, их можно обойти.

— Можно. Но проще дождаться, когда Сипанго станут называть Японией.

— И скоро это будет?

— Через несколько сотен лет…

— Долго ждать… — Дункан с сожалением покачал головой.

Конан посмотрел на него сквозь прищуренные веки:

— Ты что, думаешь, так уж много зависит от качества стали?

Дункан в ответ кивнул даже с некоторым удивлением: как же, мол, еще?

— Ясно… Запомни, ученик мой: каждому суждено иметь свой меч, который будет сопровождать его на Пути. Но меч этот — не просто кусок металла, закаленный, отточенный и насаженный на рукоять.

На это Дункан кивнул уже без всяких колебаний:

— Конечно! Меч — это все!

— Ничего ты не понял, оказывается… Не меч есть все, а все есть меч! И твои мысли, и твое тело, и твой клинок, конечно, — все!

— А что, это не одно и то же?

— Да, значит, ты понял даже меньше, чем ничего… Ну, что тебя еще интересует сейчас?

— Многое… — Дункан вдруг оживился. Впервые его учитель обратился к нему с подобным вопросом.

— Меня интересует, сумел ли тогда я убить того, кто устроил мне первую смерть. Интересует, скоро ли нам удастся показать Фархерсонам, кто хозяин в долине Алмайне. Интересует, остался ли жив молодой Габур, которого увезли, израненного, к какому-то прославленному целителю. Потому что, если он оставил этот мир…

— И что же тогда? А, понимаю… Если умер от ран последний из сыновей Форгейма, значит, место тана…

— Нет, ты не подумай… Я не желаю ему смерти… — Дункан в смущении потупился.

— Верю. Но если он все-таки…

— Да! Если он все-таки умрет — кто возглавит Мак-Лаудов?

Эти слова Дункан выкрикнул почти с вызовом. И — ничего.

Ничего…

Будто в пустоту он свой вызов бросил.

Конан Мак-Лауд смотрел на него не с удивлением — с откровенным любопытством. Так путник в горах смотрит на причудливый камень, которому игра дождя и ветра придала облик человеческой фигуры.

Издали — ну прямо как человек (путник и сам уже готовился заговорить с этой фигурой, вдруг выросшей перед ним). А вблизи — поди ж ты…

Валун.

Впрочем, не совсем так смотрел на него Конан. Во всяком случае, во взгляде его отсутствовала брезгливость.

А вот понимание — было.

Слишком хорошо помнил Конан ап Коткелдер Мак-Лауд время, когда и сам он был таким…

Правда, ему, чтобы выйти из привычной плоскости — плоскости, в которой проходит жизнь обычного человека, — потребовалось куда меньше времени и событий…

А Дункан осознал вдруг, что — по праву старшинства, по праву мудрости, по праву древности рода — не он сейчас должен претендовать на место главы клана Мак-Лауд.

Не он. А его Учитель…

И устыдился Дункан того, что мысль эта пришла к нему так поздно. Вернее, хотел устыдиться — но что-то помешало ему…

Никак, ну никак не мог представить он Конана таном!

— А себя — можешь? — негромко сказал Конан.

(Вслух ли произнес Дункан последнюю фразу? Или Конан прочел мысль?)

Дункан не ответил — он вслушивался в себя.

— Есть вещи, в которых бессмертный если и превосходит смертного, то лишь за счет большего опыта, позволяющего лучше нащупать свой Путь. Например, такое происходит в области Высокого Знания — наука, искусство…

Конан говорил это тихо, словно самому себе. Но Дункан напряженно вслушивался, ловя каждое слово.

— …Все это — так. Но кое-что — иначе. Для того ли дана нам Сила, чтобы испачкать ее в той грязи, которую выдумали смертные, чтобы править друг другом? Хотел бы ты стать королем муравейника, ученик мой?

«Нет», — подумал Дункан, отлично понимая, о каком муравейнике идет речь.

— Нет! — сказал он вслух. И тверд был его голос.

— Что ж, значит, ты все-таки понял больше, чем ничего. Чуть-чуть — но больше! — и Конан улыбнулся в ответ.

— Трудно сохранять Силу в чистоте, — продолжал он, — а вот замарать — легко. Но — сразу дочерна марается Сила, уж такова ее природа…

— Дочерна… — повторил Дункан.

— Да, дочерна! И воин, сделавший это, — становится Черным Воином…

И вдруг Конан вскочил. Следом за ним вскочил на ноги Дункан.

Издали, откуда-то снизу, ветер донес запах гари.

Говорили в старину: кровью или дымом пахнет беда…

12

Ветер доносил запах гари. И столб дыма поднимался, рос с каждой минутой, будто диковинное дерево.

И, словно и впрямь был это древесный ствол, вершина его вдруг расширилась раскидистой кроной. Это дым достиг того слоя воздуха, где господствуют ветры.

Комель же, основание дымового ствола — не был виден. Скрывала его гряда холмов, карликов по сравнению с соседствующей горой, но все же достаточной высоты…

Но Конан Мак-Лауд, несясь вниз по горному склону с такой скоростью, что и конному бы за ним не угнаться, уже знал, над чем поднимается дым.

И Дункан, почти не отстававший (отчаянье придало ему сил) — тоже знал…

Это горел его дом.

Это горел его дом, и пламя вздымалось над ним на высоту, втрое большую высоты стен. Куда меньше, чем колонна дыма…