Горец в её постели

Даже среди тысячи смеющихся радостным смехом мужчин. И этот вывод заставил ее сердце остановиться.

Нет, ее сердце бешено стучало. Грохотало от головокружительного облегчения: она изгнала его.

Более того, в груди нарастала радость, и только боль в горле мешала ей посмеяться над ним. Вдруг она осознала, что назвала его Алексом, что оказалось для нее подобно удару кулака в живот. И тоже могло послужить поводом для смеха.

Но по очень печальным причинам.

Причинам, которые подчеркнула внезапная тишина на крепостной стене.

Горячий Шотландец ушел.

И как бы ей не хотелось, она не могла отправиться следом за ним.

– Ох, Бен, что мне делать? – выдохнула она, глядя, как пес укладывается на своем месте, на коврике у камина.

Понимая, что сделать она ничего не сможет, Мара осела на влажную постель и оглядела разруху вокруг, причиной которой являлись ее усилия победить призрака. Ярды шотландки сделали комнату похожей на фабричный склад после набега Скоттофилов. А свечей, крестов и рябины оказалось достаточно, чтобы заполнить древний кельтский храм.

Не упоминая зеркал и другой характерной утвари.

Застонав, она вытащила из-под себя несколько дельфиниумов и бросила их на пол. Будучи не из тех, кто купается в жалости к себе, она попыталась взглянуть на светлую сторону происшедшего.

По крайней мере, ее никто не видел. Боже помоги ей, если бы это случилось.

Могли подумать, что она совсем съехала с катушек.

Может, она и съехала.

Почему тогда она позволила себе влюбиться в призрака?

Именно Макдугалловы пледы возмутили Алекса.

Его до сих пор трясло от шока. Он вздрогнул, едва сознавая, что вокруг него клубится плотный серый туман. Мысленно Алекс продолжал видеть Чертополоховую комнату. И то, как он стоял на парапете крепостной стены, способный только широко разевать рот.

Один взгляд в увешанную шотландкой комнату, и он забыл обо всех угрызениях совести за то, что последние несколько дней мучил девушку. Все делалось ради ее же блага, в надежде, что она, наконец, сломается и покинет Рэйвенскрэйг.

Вернется к работе в своих «Эксклюзивных экскурсиях» и путешествиям по обширным уголкам земного шара, где забудет о нем.

Особенно о том, как они целовались.

Забудет, как близок он был к тому, чтобы взять ее там же, на нагретой солнцем траве утеса, высившегося над колонией тюленей. Он застонал, и сердце сжалось от позорного воспоминания. Ослепленный безрассудной страстью, он оказался хуже, чем Хардвик, потому что позволил этой распутнице преодолеть все его защитные барьеры.

Господи помилуй! Даже сейчас он был тверд для нее. Горячий, пульсирующий и почти разрывающийся от страстной потребности.

Алекс погасил бешенство и яростно провел рукой по волосам.

– Будь оно все проклято, – вскипел он, теряя контроль.

Его нестерпимое желание заполнить собой ее было, черт возьми, только половиной из того, что причиняло ему боль.

Намного большей мукой являлись воспоминания об их поездке через скалы. Как приятно и правильно было держать ее в объятиях, так интимно устроившуюся между его бедер. Как согревали ее легкое дыхание и смех, и как на краткий миг он снова почувствовал себя живым.

Также и из-за тех чувств он старался сделать ее ночи несчастными.

Чтобы она уехала прежде, чем окрепнет ее привязанность к нему. И прежде чем она поймет, как отчаянно он хотел ее и нуждался в ней. Прежде, чем догадается, что назвав его Алексом, она тем самым почти поставила его на колени.

Прежде, чем он заставит ее страдать так же, как страдает он сам.

Но она осталась, прячась за своей работой, занялась привлечением в Рэйвенскрэйг бог знает скольких Макдугаллов, уговорами вырывая у каждого обещание участвовать в осуществлении проекта Уан Керн Вилладж. Или хотя бы присутствовать при открытии ее мемориала Макдугаллам.

Нечестивое предприятие наполняло его гневом. Кровь Христова, он не мог пройти через строительную площадку без того, чтобы не почувствовать, как его кишки выворачиваются наизнанку. Но от этой мечты ее глаза светились почти также ярко, как тем ясным, солнечным днем на скалах.

Только тогда именно он был причиной тех искорок в ее глазах. Правда, до тех пор, пока их общение не переросло в противостояние.

Хмурясь, Алекс сжал руки на портупее, пытаясь охладить свой горячий нрав.

Почему она отказывается быть благоразумной? Струсить и убежать в ужасе, как столетиями делали все Макдугаллы, присвоившие кровать?

Нет, она следовала своим планам со всем старанием и решимостью, которых он никогда бы не заподозрил у девицы из столь жалкого рода.

Когда она не была занята превращением Рэйвенскрэйга в приют для переселенцев – алчущих Хайленда Макдугаллов, то перетаскивала бесконечные метры проклятой шерстяной ткани клановой расцветки в свою спальню. И он сомневался, что сможет выкинуть из памяти это зрелище в течение следующей сотни лет.

А может, и дольше.

– Проклятая вертихвостка, – бранился мужчина, с недовольством вглядываясь в холодную мглу и задаваясь вопросом, согреется ли когда-нибудь снова. – Дьявол забери этих Макдугаллов! Всех их.