Горец. Вверх по течению

Ключ со скрежетом провернулся в обитой оцинкованном железным листом двери, я остался один и смог осмотреться. Камера как камера. Комната три натри метра с высоким потолком и стенами, крашенными немаркой коричневой краской. Высокое окно, выше человеческого роста, забрано в решетку. Железная кровать. Матрас, подушка, тонкое шерстяное одеяло и постельное белье, новое, чистое, аккуратной стопочкой. На стене вешалка на три деревянных нагеля. Стол. Два гнутых деревянных стула, чему я очень удивился, ибо гостей здесь принимать не планировал. Казарменная тумбочка, окрашенная той же краской, что и стены. Вокзального типа чугунный унитаз серой эмали в коричневую крапочку в углу около двери без загородки с откинутой крышкой. Рядом жестяной умывальник. Над ним небольшое зеркало висит. Под зеркалом деревянная полочка, на которой лежит примитивная мыльница прессованного рога. В мыльнице какая-то полужидкая масса. На ощупь — мыло. Водопровод подведен, но вода только холодная. Мрачновато, конечно. Но жить можно. Для одного так даже просторно.

Вот только лампочки никакой нет, ни электрической, ни масляной. Впрочем, пока день — тут светло. Читать, по крайней мере, можно, не напрягаясь.

Причем этот номер эконом-класса находится не в самом здании тюрьмы — высоком замке красного кирпича, а в дальнем от ворот флигеле в один этаж с полуподвалом. Вот в этом полуподвале я и сижу неизвестно за что. У охраны спрашивать бесполезно. У нее обет молчания.

Незнание уже стало меня напрягать, но по читаным-перечитаным детективам я понимал, что это меня так до кондиции готовят, чтобы, значит, соскучился я по разговорам и язык распустил. Но при этом удивительно то, что меня никто не удосужился обыскать. А в бурках, во внутрением кармане, между прочим, у меня наваха. Хоть сталь и китайское дерьмо, но все же, все же…

Я несколько неловко — все же одной рукой управляюсь — разместил верхнюю одежду на вешале. Заправил кое-как постель и лег поверх одеяла, не снимая бурок. Боялся, что одной рукой сам портянки обратно не намотаю. Выдержка выдержкой, а очко-то жим-жим. Понимаю, что меня специально так мурыжат неизвестностью, но внутреннее желание неистребимое такое, чтобы быстрее наступила хоть какая-то определенность.

— Жаль… так я и не попробовал фельдфебельских пейзанок, — засмеялся я, тут же сморщившись от боли в швах на спине.

Как раз в день дорожного происшествия Эллпе обещал привезти их к вечеру в нашу хату на полигоне. Я еще для этого перед экзаменом сливянки закупил в городе. И деликатесов на закусь. Пропало все небось. Не знаю почему, но это меня рассмешило.

Потом воспоминания перебежали на образ баронессы в гинекологическом кресле, и я понял, что пора завязывать с такими мыслями. Не то так недолго скатиться до себяжаления, что в моем положении чревато. Надо сначала узнать, что от меня хотят, а уже потом делать выводы. Лучше всего в такой ситуации поспать.

Разбудил меня молчаливый усатый кирасир, притащивший поднос с обедом. Внутри помещения он снял свою лакированную каску и покрыл голову неким подобием бескозырки. Судя по круглой кокарде на тулье, кирасиры были местные, ольмюцкие.

Обед был обычный солдатский: гороховый суп-пюре, каша, похожая на гречневую, но не гречка. Тушеное мясо с подливой и компот. Скорее всего, для арестантов тут ничего отдельно не готовят, а кормят с котла охраны. Отсюда вывод: арестантов, таких, как я, пока очень мало. Или камер во флигеле мало.

Ввиду отсутствия туалетной бумаги я попросил принести мне на подтирку «хотя бы газет». И до вечера их читал от корки до корки. Все шесть штук разом.

Судя по самой свежей газете, на свободе вся империя празднует победу своего броненосного флота над винетскими военно-морскими силами, которым адмирал барон Райнфорт устроил форменную «дусиму» при попытке винетов разблокировать проливы в океан. Только броненосцев вражеских потопили с дюжину, не считая другой мелочи.

Союзники с подходом своего флота опоздали или винеты поторопились, но что есть, то есть. Остатки винетского военно-морского флота ныне трусливо прячутся под защитой береговых батарей в портах. А союзники, напоровшись около проливов на нашу эскадру и не увидев силуэтов винетских кораблей, пострелялись взаимно с нашими броненосцами до темноты из главного калибра на предельной дистанции, да и отвалили восвояси.

Получается, что на Южном море у нас теперь нет серьезного соперника. Кончился.