Горец. Вверх по течению

— Лейтенант Щолич. Он поставил караульный взвод на лыжи, выдал патроны и выступил через десять минут по вашем прибытии на полигон. Прямо по бандитским следам на хутор и вышел. Заарестовал там всех, повязал и околоточного вызвал. У них, у лесовиков этих, в банде баба была за атамана. Мать ихняя. Куда катится мир?.. Вот здесь, господин фельдфебель, распишитесь под протоколом, и я вас больше не побеспокою. Выздоравливайте. Честь имею.

Двое санитаров вошли в мою палату и, не проронив ни слова, в три приема вынесли из нее лишние койки.

— А почему эта палата совсем пустая? — спросил я санитарку, которая в очередной раз меня обмывала.

— Распоряжение такое вышло: отдельно вас держать. Доктор этим страшно недоволен, так как мест не хватает. Ранетые с фортов потоком прут. Давит там нас парь, но наши-то форты ему не отдают.

— Странно все это, — задумался я. — И кто так распорядился?

— А я знаю? — пожала она полными плечами.

Уже почти неделя прошла, как лежу я в этой палате, как в одиночке. За это время мне еще раз чистили рану, которая по ощущениям у меня на полспины. Нуда… я же почти лежал на лошадиной спине, когда по мне пуля попала. Пробила лядунку¹ с револьверными патронами, вспорола полушубок, чиркнула по спине, ударила в лопатку и ушла в сторону, застряв под кожей. Был бы калибр винтовки крупнее, я бы так легко не отделался. После чистки мне еще плотно примотали левую руку к туловищу. В принципе я и вставать уже мог только дышать было больно почему-то еще. А вот температуры и лихорадки больше не было.

И вообще ощущение нехорошее, будто забыли про меня все.

— А с полигона ко мне кто-нибудь приходил? — поинтересовался я у санитарки, несколько обижаясь в душе на сослуживцев.

'Лядунка — кожаная сумка с металлической крышкой на перевязи через плечо. В нее вставлялась деревяшка с отверстиями для 14–16 запасных револьверных патронов.

— А то! Только их никого до вас не допускают. Вон в колидоре даже солдата поставили с ружьем. Значитца, никого не пущать сюда.

— Вот оно как… А записку вы передать сможете?

— Зазнобе небось? — улыбнулась женщина по-доброму.

— И ей я тоже напишу, только настоящее письмо, потому как она у меня на другом конце империи живет, — соврал не моргнув. — А сейчас надо моему другу записку передать, чтобы привез мне мыльно-рыльное и другое, что потребно. А то… — провел я правой рукой по подбородку, — зарос я, как пугало.

В обед хожалочка принесла мне на подносе под салфеткой вместе с судками несколько листов бумаги и карандаш. А после обеда унесла мои записки Пуляку и Плотто.

А я от нечего делать стал вспоминать, каким образом приспосабливали в Первую мировую полевые орудия в зенитные. Рана не рана, но когда-нибудь я из госпиталя выйду. И докажу на натуре капитан-лейтенанту, что сбить его дирижабль не так уж и сложно, если постараться.

Иначе прощай, небо.

И от такой перспективы мне стало грустно.

Небо мне всегда нравилось. С детства. С того самого момента, когда я впервые поднялся в воздух на старом кукурузнике, летчик которого прилетал опрыскивать наши поля, и на высоте тогда я буквально задохнулся от переполнявшего меня восторга. Лет тогда мне было десять или одиннадцать. Потом летал в современном реактивном лайнере на Всероссийскую школьную олимпиаду по химии в Новосибирск. И был разочарован. Совсем не те ощущения. Не было чувства полета и слитности с небом в закрытом комфортабельном салоне. Не говоря уже о восторге. А в окошке земля слишком далеко, чтобы ее видом наслаждаться. Да и облака ее постоянно закрывают. И после этого первого полета на современном самолете во мне угасла моя потаенная мечта о поступлении в летное училище. Ведь, оставаясь фермером, я могу иметь собственный кукурузник. А научиться летать на таком можно и без отрыва от учебы в академии. В Мячково, под Москвой, к примеру. По выходным. Чем я и собирался заняться с будущей весны. Вот… с прошлой уже весны.

Но когда я увидел на перевале дирижабль, то мечта летать в душе поднялась вновь. Но кто я был тогда? Неграмотный горец из стройбата. А сейчас один аттестат уже есть в кармане и другой будет. Не так уж это и сложно тут сдавать экзамены экстерном.

Обидно было другое. Я ведь почти уломал Плогго на мой перевод в воздухоплавательный отряд. Можно сказать, «на слабо» взял. И тут эти дурацкие грабители… и не менее дурацкая рана.

А ведь уже все было так близко, лишь руку протяни…

Сижу, приспособив под чертежную доску фанерку температурного листа, рисую круглый заглубленный орудийный дворик с коническими стенами и плоским дном. С кольцевой канавой на дне, фиксирующей станину лафета. Само орудие — трехдюймовая дивизионка стоит на усеченной пирамиде из железнодорожных шпал. Параллельно прикидываю, как это все скрепить металлическими полосами и скобами, чтобы вся деревянная конструкция не разлетелась от отдачи первого же выстрела. Но это все можно в нашей полигонной кузне сковать, несложное дело.