Горец

— Это называется, когда жена не даёт секса, надо куда-то энергию направлять.

— Очень удачно направил, — у меня перехватывает дыхание, когда Давид берет в руки подвеску, обойдя меня, собирает мои волосы и перекидывает их на одно плечо.

— Я все время думал о тебе, когда фантазировал этот кулон. Мне хотелось, чтобы он полностью ассоциировался с тобой. Ты как солнце, а я всего лишь планета, — от шепота, от слов, от прикосновения украшения к обнажённой коже покрываюсь мурашками. Целует за ушком, отстраняется, вздох разочарования вырывается против моей слабой воли.

— Ты будешь меня рисовать, как Джек из "Титаника"?

— У меня более развратные мысли, но тебе о них лучше не знать.

— Мне интересно…

— Начнём целомудренно, — ухмыляется, кивает на диван. — Садись ко мне спиной.

Дважды повторять мне не надо, украшение не спереди, не между грудей, как думала. Выпрямляю спину, вытягиваю красиво ноги. Камни холодят кожу спины.

— Действительно, целомудренно, — оглядываясь через плечо. Давид на корточках сидит возле журнального столика, затачивает карандаши. Вроде ничего такого, но я залипаю. Мне нравится его спина. Знаю, что перед началом рабочего дня он поднимается на два этажа выше бизнес-центра, в фитнес-зал. И мысль о том, что кроме него, тренера никого нет, по-детски радует. Не хочу, чтобы какие-то фифы смотрели на моего потного, мускулистого горца.

— Ты раньше кого-то рисовал? — Давид вдавливает карандаш в белый лист, смысл было точить.

— Когда учился.

— Голых?

— Парней? — на губах ехидная улыбка, ещё берет карандаши, некоторые крутит между пальцев. Фыркаю на его вопрос.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Конечно, девушек!

— Некоторых рисовал, — и мне неприятно. Прикусываю губу, а воображение дорисовывает то, что вряд ли отразилось на бумаге. Отворачиваюсь, смотрю на стену, в груди жжёт ревность, шипит и истязает меня, отравляет своим ядом. Слышу щелчки затвора.

— Я думала, ты будешь рисовать.

— Буду, — чувствую его приближение ещё до того, как он прикасается ко мне. Я начинаю дрожать.

— Мне нравятся твои волосы, — перебирает пряди, прикрывают глаза, балдея от переполоха чувств. Никогда меня так нежно не касались, не трогали волосы, не прижимались к ним лицом.

— Не стриги их, девушка с длинными волосами — это красиво.

— Ты все же не планируешь меня рисовать, — и пусть мысленно давно растаяла, пускаю розовые пузыри, я держу в руках свое предательское тело, цедя хоть по капле иронию в каждое слово.

— Хочу поднять волосы. У тебя красивая шея.

— За пять минут, ты сделал мне столько комплиментов, больше, чем за полгода нашего брака.

— Это моё упущение, — действительно приподнимает волосы, фиксирует их заколкой, откуда она только у него взялась. Проводит указательным пальцем по позвонкам от самого затылка, перерываясь на середине. Этот же путь проделывают его горячие губы, покалывая щетиной кожу. Бог мой, он тот самый змей, который искушает. Его прикосновения вызывают отклик, все пропитано нежностью, лаской, нет и намёка на грязную похоть. Это настолько необычно, непривычно, Давид в очередной раз показывает мне, что ему чистый воды секс не нужен. Хотя может и нужен… Вздыхаю, он отстраняется.

Какое-то время между нами тишина. Она не давит, не заставляет чувствовать себя лишней рядом с человеком, который тоже молчит. Однако, я не выдерживаю.

— Когда ты представишь свою коллекцию? Мне очень нравится название.

— Было бы побольше свободного времени, может быть к весне закончил, а так…

— Ты жалеешь, что стал офисным планктоном?

— Это расплата за успех.

— У тебя есть замы, менеджеры, почему бы им не заняться частью твоей работы, а ты бы валял украшения. Тебе же больше нравится плавить металл, а не ручку держать.

— Возможно, но у меня семья, я должен ее содержать, обеспечивать, поэтому думаю прежде всего о своих близких, потом о себе.

— Нужно быть немного эгоистом, иначе те самые близкие сядут тебе на шею и не слезут.

— Что-то по тебе не видно, ты как раз каждый раз пытаешься ткнуть меня в свою самостоятельность. Хотя, признаюсь, это необычно.

— Милана не такая? — все же тема бывшей меня не отпускает. Не отпускает, потому что слишком многого не понятно для меня.

— Милана воспитана в духе нашего народа, где женщина всегда за спиной мужчины.

— По бабушке Тамаре этого не скажешь, она боевая, все держится в своих руках.

— Это сейчас она такая, когда был жив дедушка, не было и мысли выступить впереди мужа. На самом деле они для меня образец идеальной семьи.

— Я думала родители…

— Нет. Отец слишком любит подавлять и навязывать свою точку зрения. А дедушка всегда всех выслушивал, в том числе и бабушку. Я не помню, чтобы они ругались, когда голос отца постоянно слышал.

— Если бы твою личную жизнь устраивала бабушка…

— Она бы выбрала тебя, — нагло перебивает, я оглядываюсь. — Не дергайся.

— Я так понимаю, что получила ее благословение?

— Ты ей нравишься, она всегда на твоей стороне, наверное, в тебе видит себя.

— Такая же дерзкая?