Горгулья

Сигурд попытался уклониться, но Эйнар попал ему локтем в живот, опрокинул прямо на лампу, и та перевернулась. Сигурд по инерции хотел было откатиться, но кулаки Эйнара мелькали буквально повсюду. Он бил так много, так быстро, везде… в челюсть Сигурда, в плечо, заехал по шее, вмазал по самой болезненной точке на груди, туда, куда вонзилась стрела… Бедняга едва мог дышать — столь жестокой и неожиданной получилась атака.

Малыш Фридлейв заплакал в колыбельке с драконами — ведь в совсем неведомом ему мире случилось что-то ужасное. Сванхильд вскочила, закричала, чтобы муж остановился; Браги кое-как сполз со своей лавки, в голове дурманилось от драки и невыветрившегося эля. Ноги его не вполне слушались, пол качался, словно лодка в шторм.

Эйнар не слышал криков. Каких бы демонов ни вызвали в его воображении berserkjasveppur, он дрался с ними как с единственной сейчас реальностью.

Сигурд даже не отбивался; впрочем, неудивительно. Верно, он ослаб от ран, но дело было не только в этом: от вида спотыкающегося Браги, от воплей Сванхильд он попросту потерял волю. Прочувствовал, пусть бессознательно, но оттого не менее четко, что только что случившийся момент слабости — предательство по отношению к близким, к семье, которая приняла растерянного мальчишку и превратила его в мужчину. В порыве страсти Сигурд разом пересек негласные границы, которые выстраивал с Эйнаром более десятка лет.

И тогда Сигурд расслабил все свои члены и позволил Эйнару кулаками восстанавливать разрушенную грань.

Сванхильд увидела, что Сигурд сдается, и, испугавшись за его жизнь, даже не дойдя до колыбели, бросилась к дерущимся. Схватила Эйнара за правую руку, когда тот опять занес кулак, и викинг машинально отмахнулся левой рукой. От тяжелого удара Сванхильд рухнула на груду досок.

Браги не решился бы открыто нападать на отца; да и что против викинга мальчишка, хоть с игрушечным мечом? Он испугался, что дядю Сига бьют, но заметил и более страшную опасность: ворвань вылилась из опрокинувшейся лампы, пламя перекинулось на деревянные стружки и вот-вот охватит весь дом.

Браги закричал, что в комнате пожар, но отец и этого не слышал. Эйнар так и колотил Сигурда, невпопад, но с неослабевающим упорством, и на лице его застыла ужасающая ярость.

Огонь перекинулся на скамейки, пламя лизало стены. Полыхало так, что не остановить, а хуже всего (как заметил Браги), что пожар подбирается к матери, а та все лежит без движения, там, где упала. Кровь со лба заливала смеженные веки.

Браги потряс мать за плечо, но ответа не было. Испугавшись, что та не очнется, он схватил ее под мышки, напряг ноги, потянул изо всех сил… Но мальчик был слишком мал и пьян, и способен только рывками волочь тело в сторону, на пару шагов за раз. Ее же нужно вытащить! Он должен!

Браги тащил Сванхильд к дверям, а Эйнар все никак не хотел успокоиться.

Сигурд уже не мог отбиваться, даже если бы хотел: лицо его превратилось в кровавую мякоть, ребра все были переломаны, ноги дергались от каждого удара, попадавшего в цель. Но все же сквозь выбитые зубы юноша сумел выплюнуть несколько слов:

— Огонь, Эйнар! Жена! Браги!

Все повторял, повторял, пока слова не просочились наконец в сознание Эйнара. Тот опустил кулак, растерянно огляделся, как будто вдруг пришел в себя в незнакомом месте. Заметил, как Браги волочит Сванхильд к выходу, но путь преградила стена пламени.

Рванулся к ним, одним ударом распахнул пылающую дверь. Схватил в охапку Браги, вышвырнул наружу… Но повторить такое со Сванхильд не мог (она была по-прежнему без сознания, лежала на руках мертвым грузом) и тогда взвалил ее себе на плечи, головой вниз, и устремился вперед. Наружу, другого пути нет; они обожгутся, но не погибнут.

Сигурд, весь избитый, так и лежал на полу. Он заметил, как Эйнар исчез со Сванхильд за завесой пламени, но понимал, что сам последовать за ними не в силах. Он не мог бы сделать даже несколько шагов, а до выхода так далеко… И тогда он подумал: «Значит, так все и закончится… В огне».

Пожар вокруг трещал, смеялся… вот, кажется, последний звук в его жизни. Вдруг послышался детский плач.

Края одежды у Сигурда загорелись, на коже стали появляться волдыри. Переломанными пальцами он пытался сбить пламя; наверное, обжег руки, но ничего не чувствовал, да и какая разница! Кровь залила глаза, запятнала бороду, он утирался рукавом и полз на плач Фридлейва.

Снаружи, в отсветах пожара, пришла в себя Сванхильд и в ужасе прижала к себе Браги. Потом осознала, что Фридлейва нет, всплеснула руками, зашлась воплем. Пошатываясь, бросилась к дому, и тогда уж Браги сам схватил мать за руки, не давал ей войти в этот ад, из которого уж не выйти.