Горгулья

В конце концов, твое ученичество завершилось. Ты получил необходимые бумаги ремесленника. После этого события принято было отправляться в Wanderjahre, «годы странствий»: путешествовать из города в город, учиться работе у разных мастеров, — но ты не собирался никуда уезжать.

Ты стал находить работу в Майнце — местные каменщики уже запомнили тебя и точно знали, что ты предпочитаешь не переезжать с места на место. Никто и не корил тебя за столь понятное желание — ведь ты был самым великовозрастным подмастерьем за историю города.

Нам в жизни так много везло, что мы едва упоминали то единственное, что до сих пор не получалось. Быть может, нам казалось, что нельзя жаловаться, или мы просто не хотели сглазить… В общем, мы пытались зачать ребенка, но мне никак не удавалось забеременеть. В глубине души я постоянно тревожилась, что в один прекрасный день ты все же сочтешь, что я не подходящая для тебя спутница. Даже не представляешь, какое облегчение я испытала в тот день, когда ты, наконец-то получив свои бумаги, объявил, что хочешь взять меня в жены!

Мы договорились о скромном обряде, однако, едва просочились слухи, все наши знакомые захотели получить приглашения на свадьбу. Мне нравится думать, что мы были такие популярные, но скорее всего народ просто предвкушал экстравагантный свадебный пир. Я закупила кучу продуктов, к ним добавились щедрые дары заказчиков, и вскоре на кухне появился легион помощников. Когда стало понятно, что наше жилище слишком мало, приготовления перекинулись в соседние дома. Всем руководила наша хозяйка и даже бегинки предложили помощь, хотя готовили они ужасно.

Я только жалела, что не могу пригласить матушку Кристину, отца Сандера и брата Хайнриха. Думала даже, не послать ли весть в Энгельталь. Впрочем, я понимала, что им придется отказаться, и не хотела ставить их в неловкое положение. Успокаивала я себя только одним: и матушка Кристина, и отец Сандер, и брат Хайнрих точно были бы рядом, если б только могли. А ты жалел лишь о том, что не можешь пригласить Брандейса.

Ты даже не знал, жив ли твой друг. А хуже всего, ты не мог отправиться на его поиски, не обнаружив того факта, что выжил после ожогов и, таким образом, покинул кондотту, единственным правилом в которой была невозможность побега. Ты не в силах был себе простить, что убежал стараниями Брандейса, которому самому пришлось вернуться в кондотту. Ты до сих пор иногда просыпался от кошмаров о прежних битвах.

В день свадьбы нам повезло — погода была удачная. Каменщики болтали с книжниками, евреи мешались с христианами, и все, даже бегинки, наелись до отвала. Почти все гости разбрелись по домам на заплетающихся ногах, и тогда остались только мы с тобой; нас ждала первая ночь в качестве мужа и жены.

Наутро мы проснулись, и ты подарил мне маленького каменного ангела, которого вырезал сам. По-немецки это называется Morgengabe — «утренний дар», подарок молодого мужа в знак законности нашего брака. Нашего сожительства. Я всегда думала, мне будет все равно — чтомне до любых ритуальных признаний; я и так верила в истинность нашей любви, — однако невольно расплакалась от радости.

Вскоре ты нашел постоянную работу, которая пошла тебе на пользу. Здоровье твое окрепло, работа с камнем нравилась. А я делала книги, руководила работниками и продолжала перевод «Ада». Мы часто заговаривали о переезде в дом побольше, но как-то так и не собрались. Нам нравилось жить тут, нравились наши друзья… пожалуй, и еврейский район тоже очень подходил нам, изгоям. Может, мы просто выдумали себе этот большой дом, когда захотели помечтать. Только одно могло бы сделать нас еще счастливее… а потом и это тоже получилось!

После долгих бесплодных лет я, наконец понесла. В жизни у меня не было момента радостней, чем тот миг, когда я сказала тебе об этом и увидела выражение твоего лица: ни тени страха и сомнений — лишь чудесное ожидание. Ты побежал рассказывать новости всем своим друзьям-каменщикам, а вернувшись, крепко обнял меня и принялся рассуждать, как хорошо иметь девочку, а не мальчика, или мальчика, а не девочку.

Через некоторое время мы пошли на рынок за овощами и увидели, как группа молодых людей напала на торговца, прицепившись к какой-то мелочи. Одежда у нападавших была грязная, вид самоуверенный и наглый — такой свойствен только самодовольным юнцам. Чуть в стороне за ссорой наблюдал человек постарше — смотрел пресыщено, как будто в сотый раз, на дурацкую выходку, но понимал, что вмешиваться толку нет.

Мне показалось, я его уже где-то видела, однако никак не могла припомнить имя… Я взяла тебя под руку и указала на незнакомца. Может, ты его знаешь? Ты выронил охапку овощей, побледнел, изменился в лице. И едва нашел в себе силы выдавить имя… Неужели он тебе знаком?..

Глава 24

Едва проснувшись поутру первого ноября, Марианн Энгел тут же направилась в подвал, не обращая внимания на похмелье после празднования Хэллоуина. За следующие два дня последняя полузаконченная статуя — испуганный лев-мартышка — получила лапы.