Гори

– Это не может не радовать. Так же как твое неумение лгать, – чуть помедлив, договорил он.

– Только не пользуйся этим слишком часто!

– Я постараюсь, – Ваня прищурился, глядя на меня. – Но не сегодня. Так, какие у тебя секреты?

О том, чтобы поведать мои секреты Ване, не могло быть и речи. Мои переживания, мои чувства были спрятаны глубоко-глубоко, внутри меня, редко выходя оттуда в виде страшных кошмаров, опустошающих меня и не приносящих ничего, кроме апатии. Вспоминать о них, говорить о них – это не то, что я хотела бы делать.

– В моей жизни не было ничего необычного, – сказала я, глядя в пол.

И когда я несмело посмотрела на Ваню, чтобы понять его реакцию, я поняла, что врать ему – дело бесполезное. Он разгадал мою ложь за секунду, как дурацкий судоку.

– Хорошо. – Тихо-тихо прошелестело в воздухе.

Ваня больше ничего не спросил. Он перешел на другую тему в разговоре, лишь изредка поглядывая на меня, будто пытался прочесть, как раскрытую книгу. Но книга все-таки хотела быть закрытой. Одно дело – видеть мою боль в глазах, другое – знать из-за чего она.

Когда мы прощались под крышей моего подъезда, Ваня лишь поспешно поцеловал меня в щеку, думая о чем-то своем. Пообещав, встретить меня здесь же утром, чтобы пойти вместе в школу, он тут же развернулся и ушел. Дождь уже закончился. Сквозь уходящие пепельные тучи догорали последние краски заката. Внезапный сильный порыв ветра поднял вверх первые желтовато-оранжевые листья. Стало холодней, и застегнув наглухо куртку, я поспешила домой.

***

Ваня стоял на балконе и выпускал серый дым в темнеющее небо. Да, он нервничал даже больше, чем обычно. Прошло минут десять с того момента, как он попрощался с Аней, но в квартире все еще ощущалось ее присутствие. Если зайти обратно в квартиру и сесть на диван, то можно почувствовать еле уловимый аромат цитрусовых, ее аромат. Тишина обычно пустой квартиры еще час назад была наполнена звуками их голосов. Даже сейчас ему это чудилось, поэтому пустота еще не ощущалась.

Подумать только, прошло так мало времени с их первой встречи, а все мысли Вани об этой светловолосой девушке с грустным взглядом. Даже когда она смеялась, в ее глазах виднелась печаль. Что с ней случилось? Этот вопрос вертелся в его голове весь вечер. Но Аня была не готова отвечать на него. Так же, как и он не готов отвечать на ее вопросы. Все, что его не убило, не делало сильнее. Оно продолжало убивать каждый день, в особенности каждую ночь, потому что ночью, несмотря на беспросветную тьму, все видится намного яснее, главное, смотреть не глазами. Аня тоже могла его убить. Своей внутренней драмой. Драма у каждого своя. Ваня хорошо это понимал, но всерьез опасался взвалить на себя непосильную ношу. Что будет, если он не справится? Можно ли просто взять и не думать об этом?

Ваня погасил сигарету о пепельницу, стоящую на круглом столике справа. Это была его последняя сигарета, крайняя, если быть точнее. Парень усмехнулся, вспомнив, как Аня так по-детски вызвалась стать его подругой вместо сигареты. Странная она, то боится всего на свете, то идет смело, напролом. А все-таки, она красивая даже очень. Таких надо остерегаться. Кто знает, что у них в прекрасной головке творится. Красота не только спасает мир, но и губит. Губит людей, поклонявшихся ей. За примером далеко ходить не надо.

Ваня взял со столика пачку распакованных сигарет, на которой было написано “Защитите детей от табачного дыма”, зашел в квартиру и без сожаления выкинул в мусорное ведро. На мгновение ему показалось, что в квартире раздался женский смех, но это, конечно, ему лишь показалось.

Глава 7

На следующее утро я встала вовремя. Кошмаров не было, но я чувствовала себя не в своей тарелке. Вчера, ложась спать, я перебирала в уме все, что было сказано Ваней и мной, и так и не смогла определить, когда же все пошло не так. Я много чего не рассказала Ване. Например, скрыла от него, что я модель. И хотя эта ложь сейчас шла во спасение, мне было некомфортно просыпаться с ней этим утром. И в ближайшее время, когда я пойму, что буду готова к этому небольшому риску, я расскажу ему правду. Лучше об этом, чем о другом. О том, к чему мне самой было страшно возвращаться даже в воспоминаниях.