Гори, гори ясно!

— Да, — кивнула я, и добавила, немного помедлив. — Спасибо тебе.

— За что? — удивился он.

— За то, что готов был остаться вместо Данилы.

Макс совсем расстроился.

— Да ладно. Ничего же не получилось, — он помолчал и добавил, — А я к Варваре ходил.

— Как? — вскинулась я, не сразу сообразив, — А, к этой Варваре. И что?

Он торжествующе улыбнулся.

— Обменялись телефонами, я пригласил ее на следующие выходные погулять по городу.

— Удачи, — вежливо пожелала я.

Подошел Костя, хозяйским взглядом окинул лагерь.

— Я все собрал, можно ехать, — с довольным видом сообщил он. И, дабы ускорить отправление, навьючил на себя все оставшиеся рюкзаки и потащил их в машину. Лишенный тени Шарик возмущенно встряхнулся и побежал следом.

Макс быстро упаковал и мою палатку. Выпрямился, недоверчиво оглядывая опустевшую поляну.

— Вот это поездочка. Рассказать кому… В дурдом сдадут. Ладно, Катюха, ждем тебя в машине.

Я побрела на вершину горушки, чтобы в последний раз поглядеть на поле внизу, расстилающееся далеко-далеко, до блестящей реки, изгибающейся в синеющих зарослях подлеска. И понять, что все, что было, ушло безвозвратно. Как детство. Как само Заречье.

У подножия склона я заметила какое-то движение. Присмотрелась и разглядела, что это Даня-художник работает на пленэре, установив холст на разложенный мольберт. Я не хотела встречаться с ним, даже боялась, но теперь поняла, что просто должна увидеть его.

Парень так вдохновенно орудовал кистью, что не заметил, как я подхожу. Его футболка была повязана на голове, чтобы защитить макушку от палящего солнца, и худые плечи и спина уже изрядно обгорели, но художника это, похоже, ничуть не беспокоило.

— Давно не виделись, — задыхаясь, проговорила я. Как это жестоко — любимые черты на чужом лице, знакомое созвездие родинок на плече.

— Вы куда-то уезжали? Когда я работаю над картиной, бывает, теряюсь во времени, — извиняющимся тоном сказал Даня, не отрывая взгляд от холста.

— Мы тоже немного потерялись, — пробормотала я больше для себя, он все равно не слушал.

Я обошла его, чтобы взглянуть на картину и застыла. Работа еще не была завершена, но уже было видно, что художнику удалось не только натуралистично изобразить открывающийся перед ним пейзаж, но и удивительно точно передать впечатление летнего дня: напоенные солнцем цветы и травы, дрожащий знойный воздух, манящую прохладой реку вдалеке, темнеющий на горизонте лес.

Но не это потрясло меня, а фигуры в центре, над которыми как раз работал Даня. По волнующемуся морю трав неспешным шагом удалялись два всадника. Девушка на гнедой лошади, мужчина на высоком сером коне. Кони шли бок о бок, а всадник и всадница держались за руки, украдкой поглядывая друг на друга. Девушка с каштановыми кудрями, в которых купались солнечные лучи, и парень с волосами в масть своего скакуна.

Я судорожно вцепилась в Данино плечо, он невольно ойкнул от боли, с удивлением оглядывая покрасневшую кожу.

— Кто это? — спросила я, вцепляясь в его плечо еще сильнее.

Художник непонимающе посмотрел на меня.

— Эта пара всадников — кто они? — нетерпеливо переспросила я.

— Понятия не имею, — Даня с некоторым изумлением изучил свое творение.

— То ли приснилось, то ли привиделось. Со мной так бывает. Образ приходит в голову, и надо срочно браться за работу, иначе не будет покою.

Он еще что-то объяснял, но я, не в силах сдержаться, отвернулась и пошла прочь. Шла и улыбалась, сквозь слезы, охваченная внезапной сокрушительной, абсолютно необоснованной, абсурдной надеждой на… что-то невозможное.