Горячая купель

Похоже было, что выполнял он проверочное задание, и явки не доверялись ему. Правда, наличие аппарата не совсем увязывалось с этим предположением, но для проверки могли употребить и такой ход.

Разошлись они после беседы далеко за полночь.

Грохотало уже собирался лечь в постель, как затрещал телефон и из штаба полка сообщили: «Приготовиться к передаче линии!»

И лейтенанта, и его солдат опять ожидали новые места, новые люди, новые обстоятельства, возможно, похожие на те, что были уже испытаны, а может быть, и совсем не похожие. Все равно солдату надо уметь приспособиться к любым условиям и неуклонно продолжать свое дело — служить своему народу и народу освобожденной Германии.

Готовиться к передаче линии! Не так много нужно для этого подготовки. Труднее принимать ее и осваиваться на новом месте. Найдется ли там другой дедушка Редер, чтобы помочь в трудную минуту?

К полудню приехал Ганс. Он рассказал, что отец по его, Ганса, настоянию согласился на время принять в семью Эриха, если его отпустит «господин лейтенант». Это было как нельзя кстати.

Выслушав предложение Ганса, Эрих заметил:

— Прямо не знаю, что делать. Ведь за измену меня обещали убить. Наживут еще Шнайдеры со мной горя...

Оставив ребят наедине, лейтенант ушел в свою комнату и написал подробное письмо в полицейское управление. В письме изложил все, что было известно об Эрихе и просьбу — устроить его дальнейшую жизнь. Когда он вернулся к мальчикам, те так же сидели на скамье, разговаривая, как взрослые.

— Так что же, Эрих, — спросил Володя, — ты очень боишься смерти, обещанной тебе на той стороне?

— Нет, — просто ответил он. — Туда я больше не вернусь, надо как-нибудь здесь устраиваться...

— А не съездить ли тебе в полицейское управление и там рассказать обо всем, что с тобой произошло?

— Поехали, Ганс, — подхватил Эрих.

— Нет, погодите. Не к чему торопиться. Сначала давайте пообедаем вместе. А то вот мы с Гансом давненько дружим, но от моих угощений он всегда увертывается. Пошли!

За столом ребята весело шутили и тут же договорились, что после полицейского управления поедут к Шнайдерам и не расстанутся, пока Эрих не устроит свою самостоятельную жизнь.

Пообедав, мальчики вышли во двор и уселись на мотоцикл. Грохотало вынес письмо, аппарат, бумаги Эриха и вручил ему.

— А если я все-таки струшу перед смертью и убегу со всем этим багажом? — улыбнулся Эрих, по-озорному блеснув глазами.

— Будем знать, что ты жалкий трус, но убивать тебя все равно не обещаем, если даже попадешься нам еще раз, — объявил Грохотало, сделав серьезное лицо. — Только никуда ты не убежишь: через линию тебя не пустит Таранчик.

Ребята насупились и замолчали. Вокруг них собрались солдаты.

— Уезжаешь, хлопчик? — спросил Эриха Жизенский по-русски. И добавил на немецком: — Ну, до свидания. Смотри, больше мне не попадайся!

Все стали прощаться с ним.

— Будь счастлив, Эрих, — сказал Володя, — и побольше думай о жизни.

— Спасибо, господин лейтенант, за все, — тихонько проговорил Эрих Разен, торопливо отвернулся и молча ткнул Ганса в бок, тот включил скорость и дал газ. Из глушителя вылетел клубок беловатого дыма, и мальчики умчались...

Вечером этого же дня солдаты устроились на своем излюбленном месте в саду. Слушали радиопередачу из Берлина по заявкам воинов. Земельный и Соловьев, лежа перед шахматной доской, лениво передвигали фигуры. Фролов перелистывал журнал. Жизенский, сидя на траве и привалившись спиною к стволу яблони, пришивал подворотничок.

Вдруг из репродуктора полились звуки любимой песни:

Давно мы дома не были,
Цветет родная ель,
Как будто в сказке-небыли
За тридевять земель.

Перестали двигаться по доске шахматы, притихло шуршание журнальных страниц, замерла в руках Жизенского игла...

Из сада ушли, когда совсем стемнело.

В пятом часу лейтенанта разбудил дежурный и сообщил, что по телефону приказано ждать смену часам к восьми утра.

— Поднимайте всех! — приказал лейтенант и быстро оделся.

Хозяйство невелико, и свернули его до рассвета. Завтрак еще не готов. Солдаты от нечего делать собрались в столовой, только там оставалось все на своих местах. В других комнатах стоял тот беспорядок, какой остается во всякой квартире, когда ее покидают жильцы.

— Давайте сходим к Таранчику, простимся, — предложил Карпов. И они пошли. Пошли не как солдаты, не строем, а тесной группой...

На сером фоне предутреннего неба темнела звезда на памятнике, виднелась металлическая оградка над могилой Таранчика. Заметив приближение людей, Митя Колесник, бывший здесь на посту, поднялся из своего укрытия и зашагал вдоль линии, прижимая к груди автомат. Солдаты взошли на холм, окружили могилу...

Повеял прохладный ветерок, вспорхнула проснувшаяся пичужка, и брызнули яркие лучи восходящего солнца. Они позолотили начищенную граненую звезду на памятнике, обагрили подернутые грустью лица солдат, заиграли на пиках решетчатой оградки, оживили цветы на могиле. Лучи преобразили всю местность, и только забор из колючей проволоки не стал от них лучше.