Горячая купель

— И все же поеду! — выдохнул Горобский. — Россия велика, — и, бросив окурок, оживился: — А вы заходите, если долго еще не уйдете. Во-он, смотрите, отсюда видно. Второй от угла розовый домик с маленьким садиком, видите? Вот там моя квартира.

Будто вспомнив что-то неотложное, он заторопился и ушел так же быстро и неожиданно, как и появился.

Не теряя зря времени, Коробов улегся поудобнее и скоро захрапел, выводя замысловатые рулады. Мартов, послушав эту сонную музыку, тоже задремал. И Грохотало, последовал бы их примеру, но его внимание привлекла маленькая девочка лет семи, с русыми кудряшками, в коротеньком светлом сарафанчике, резвившаяся недалеко от солдат. Она начала взбираться на кривую старую яблоню, напевая какую-то веселую песенку без слов. Добравшись до первого сучка и опираясь на него ногой, потянулась к недозрелому яблоку. Тонкий отросток хрустнул и отломился — девочка повисла на сучке, вцепившись в него руками и не решаясь прыгнуть на землю. Она готова была заплакать или позвать на помощь, но не делала этого, видимо, стесняясь чужих.

К ней подбежал Земельный, ловко подхватил и понес высоко на поднятых руках. Потом опустил девочку очень низко над землей, подбросил высоко вверх, поймал и начал так кидать, приговаривая:

— Что, проказница, лезть так не боялась, а прыгать струсила! А? — Земельный бросал девочку все выше и выше. Она визжала и смеялась, что-то лепеча в восторге.

— Ах ты, коза востроглазая! На руках, так и страх пропал! — сказал он по-русски. Но девочке понятен был смысл этих слов, как и тех, что сказаны были раньше на немецком языке.

Из глубины сада, от флигеля, покрытого до карниза плющом, к Земельному подбежал мальчик лет пяти-шести. Он дернул солдата за брюки и строго сказал:

— Опусти: это моя сестра!

Земельный, словно опомнившись, глянул на мальчика, но девочку все еще держал в руках.

— Чего ты бормочешь? — спросил он по-русски.

— Отпусти: это моя сестра, — повторил мальчик.

— Э-э, нет, — уже по-немецки возразил Земельный. — Эта девочка — моя, Наташка! Правда, Наташка?

Девочка весело смеялась, а мальчик сердито дергал Земельного за брюки и капризно тянул:

— Отпустите ее, отпустите... Вон бабушка идет, она вам задаст!

— Отпусти ты ее, пока греха не нажил! — вмешался Жизенский. — Вон бабка ихняя идет, еще шуму на весь сад наделает.

— А что, по-твоему, и уважить ребенка нельзя, — сердито возразил Земельный. — Если б я им платил тем, чем они мне...

От флигеля по тропинке к солдатам шла седая старуха с клюкой в руке. Земельный, тяжело вздохнув, подчеркнуто осторожно поставил девочку на землю и, погладив по головке загрубелой рукой, проговорил:

— Дите безвинное, неразумное, не знает ишшо злости на людей.

Володе показалось, что в глазах у солдата блеснула слеза, но Земельный закашлялся и отвернулся. Девочка и мальчик, взявшись за руки, бегом пустились к бабушке. Та сердито схватила девочку за плечо, подтолкнула на тропинку и, что-то ворча, побрела за ними...

— Р-рота, стр-роиться! — вдруг раздался резкий голос Блашенко.

Солдаты, услышав грозную команду ротного, вскакивали со своих мест, быстро разбирали оружие, становились в строй. Старшина бросился помогать ездовым запрягать лошадей. Он давно служил вместе с Блашенко и с одного взгляда научился отгадывать его настроение. Сейчас все должно кипеть вокруг ротного. Допусти малейшую оплошность или заминку — ястребом набросится и никаких оправданий слушать не станет. Как только рота построилась, Блашенко крикнул старшине:

— Долго вы там намерены копаться со своим обозом?

— Сейчас, товарищ старший лейтенант, будет готово, — ответил старшина, подталкивая лошадь к дышлу повозки и бросая свирепые взгляды на нерасторопных ездовых. Блашенко не терпел уже никаких «сейчас». Он выровнял строй, командирам взводов приказал стать в голову колонны и скомандовал «шагом марш».

— Товарищ старший лейтенант, они ведь могут отстать, — вступился за ездовых Мартов.

— Вот новости, чтобы на конях от пехоты отставали!

— Да они же маршрута не знают! Вот мы сейчас завернем за угол, потом — за другой... А им куда ехать?

— Идите к ним нянькой, товарищ лейтенант! Выходить из города будем левее станции. Понятно?

— Слушаюсь! — козырнул Мартов и помчался назад, придерживая левой рукой планшет.

— На дворе вечер, а нам еще идти целых полсотни верст, — будто оправдывая свою раздражительность, произнес Блашенко и ускорил шаг.

— Но ведь не старшина в этом виноват, товарищ старший лейтенант, и не ездовые виноваты, что вас в отпуск посылают, а вы не хотите, — хохотнув, съязвил Коробов. — Чего же тут сердиться?

— Не тот сердит, кто кричит, да скоро отходит, а тот, кто молчит, да долго зло помнит... Вон Грохотало, ишь, как надулся.

Володя промолчал.

— А откуда известно, что мне отпуска не дают? — уже мягче спросил Блашенко, обращаясь к Коробову

— О-о, сорока на хвосте принесла. Вон их там сколько летало, сорок-то.

— Он спал все время, — решил Грохотало поддержать шутку, — это ему во сне приснилось.