Родион старался не смотреть в сторону, где стоял подозрительный «Ситроен». За ним наблюдали, возможно, в бинокль или через мощный увеличительный объектив фотокамеры. А может быть, и прослушивали. Профессиональные узконаправленные микрофоны творят чудеса, а Варшавин мог позволить себе многое. И себе, и своим наемникам.
— Ну, если только для галочки.
— Для какой еще Галочки?
— Ой да ладно! — отмахнулась Алевтина. — Все ты понимаешь… И я понимаю! Поезжай к своей Майке со спокойной совестью! Ты сделал все, что мог! А вернул ты ей мужа или нет… Да и не нужен ей муж!
— Что так, снова поругались?
— Не любит она Семку, тебя любит… Ну все, давай!
— А как же компотику холодного?
— А компотик всегда пожалуйста, — улыбнулась женщина и скрылась в доме.
В гости Родиона звать не стала. Да он и не хотел. С темным «Ситроеном» все ясно, машина здесь, разбираться с ней нужно, и разбираться начинать следует прямо сейчас, но без участия Алевтины.
Оставаться Родиону нельзя, а уезжать тем более. Возможно, сидящие в «Ситроене» люди готовят какую-то провокацию против него. Убьют Гуляева, а крайним выставят Фомина, тем более что его самого принесло к месту будущего преступления.
Проселок вдоль железной дороги от поля отделяла гряда кустов и деревьев, Родион мог отъехать подальше от дома, оставить машину, вернуться и затаиться в ожидании провокации с тем, чтобы затем предотвратить ее.
Так он и собирался поступить, но на дороге появился автомобиль с табличкой «такси» на крыше. Кого это еще нелегкая принесла?
Такси остановилось, из машины вышел среднего роста плотного телосложения мужчина с короткой стрижкой. Дубленая кожа лица, загар, глазки близко и глубоко посаженные, грубый широкий нос, на щеке ближе к подбородку свежий багровый рубец. Джинсы, куртка, кроссовки, в руке спортивная сумка. Одежда вроде бы чистая, не бросовая, но точно не новая, такое ощущение, что пылилась на складе долгие годы. Взгляд у мужика жесткий, волчий, но при этом в нем чувствовалась тревога. Казалось, он готов был прыгнуть, но не как волк, нападая, а как заяц, убегая. А нездоровое напряжение вызвали в нем автомобили, стоящие у дома. И на Родиона он глянул быстро оценивающим взглядом. Враждебно глянул, нехорошо.
Алевтина остолбенела, увидев его. Так и застыла с открытым ртом, с кружкой компота в руке.
— И что здесь за дела? — спросил мужчина, приближаясь к Родиону.
— С освобождением! — глянув сквозь него, с иронией поздравил Родион.
Он практически не сомневался, что перед ним стоят недавний зэк. В его ранних морщинах на лбу и вокруг глаз угадывалась лагерная пыль, да и хищная нервозность в поведении наводила на определенные мысли.
— Не понял! — Мужчина разжал руку, сумка с шумом упала на пыльную землю под ногами. И руки он угрожающе вскинул, но кулаки не сжал, вперед не выставил. Просто руки расправил, как птица крылья.
— Ты меня знаешь? — Он повернул голову к Алевтине и кивком указал на Родиона: — Кто это?
— Ну здравствуй, Боря! — выдохнула женщина.
— Не рада?
— Ну почему же не рада?
Родион выразительно глянул на нее, кивком незаметно показав на дверь. Сожитель к ней вернулся или даже муж, а у нее любовник в доме. Гуляев мог бы выбраться в окно, перемахнуть через забор, а там и машина. Если повезет, уберется незаметно.
— Хоря себе завела?
— Он из полиции.
— Капитан полиции Фомин.
— А что в полиции не водятся хори?
— Я представился. — Родион напористо смотрел на уголовника и одновременно вынимал удостоверение.
— И что?
— Не нарывайся.
— А то что? — вскинулся Боря, но руку в карман куртки сунул, вынул обложку для паспорта и уже оттуда извлек сложенную вдвое справку об освобождении.
— Сопотов Борис Александрович, — вслух прочел Родион.
Восемьдесят второго года рождения, русский, холост, осужден в четырнадцатом году за разбой, на днях освободился, причем условно-досрочно.
— Ну, с утра Борисом был, — хмыкнул Сопотов.
— Справку в обложке носишь, чтобы не помялась?
— А что не так?
— Порядок во всем любишь?
— Ага, порядок. Если с Алевтиной моей спал, накажу. Порядок у меня такой, виноват — получи! И ничего не могу с собой поделать, — осклабился уголовник.
— Не спал я с твоей Альбиной.
— Но все равно мусор, — скривился Сопотов, забирая справку.
— Мусор под ногами валяется, — предостерегающе сказал Родион.
— А я на него еще и плевать хотел.
Сильный удар по ногам уложил уголовника на спину. Родион стоял, закрывая Сопотова от посторонних глаз из «Ситроена». И все же он укорил себя за несдержанность. Вдруг его сфотографировали в тот момент, когда он наносил удар, а Варшавин сейчас рад любому проколу с его стороны.
— Товарищ капитан, ну ты чего? — возмущенно протянула Алевтина, открывая калитку.
Она подала Сопотову руку, но тот, мотнув головой, отказался от ее помощи. И сам поднялся.
— Скажи еще что-нибудь! — Родион с мрачной насмешкой смотрел на него.
— У тебя там волына под рубашкой! — косо, исподлобья глянул на Фомина уголовник.
— Я тебя и без волыны успокою.
— Да я спокоен.
— Сразу бы так.