Горячая верста

Клюгер, видимо, оценив своего противника, и чтобы сбросить с хвоста русского летчика, решился на отчаянный шаг: круто вывел машину из пике и забрал так высоко, что мотор его самолета зазвенел от напряжения. И все, кто наблюдал за этим поединком, решили: нашему летчику придется туго; он оторвется от противника, проскочит вперед и подставит «затылок» пулеметам Клюгера. Но наш ястребок ввинчивался вслед за противником в небо, как привязанный. И лаптевский механик закричал что есть мочи: «Браво, командир, браво!..»

За поединком, затаив дыхание, наблюдали не только советские воины, но и враги.

...Клюгер все лез и лез вверх. Расстояние между самолетами оставалось неизменным, но скорость их падала. Наступал момент, когда оба они могли сорваться и полететь вниз. Клюгер выровнял машину, сделал «горку» и рванулся в пике. Тут был момент, когда Лаптев мог снизу распороть пулеметной очередью брюхо «мессершмитту», но он этого не сделал, чем озадачил всех. Но зато в миг, когда Клюгер, выходя из боевого разворота, на мгновение завис в горизонтальном полете, Лаптев резко вырвался наверх и с высоты перешел в пике. И раньше, чем Клюгер успел опомниться, «сел» ему на спину. Чего-чего, а уж этого немецкий ас не ожидал. Никто из летчиков не мог представить такую ситуацию. Маневр Лаптева был дерзким и точным. «Сидя» на спине «мессера», Лаптев должен был мгновенно реагировать на маневры Клюгера, — малейший просчет — и катастрофа! Тут, видимо, и Клюгер, каким бы он ни был смелым, струсил не на шутку. Наблюдавшие за боем с земли думали: чем же кончится эта скачка одного самолета на хребте другого?.. Немец оседлан, ему делать нечего,— покорись судьбе!— но как поступит русский? Он должен отвалить от немца, иначе оба — в землю.

И развязка наступила. Клюгер стал плавно выводить самолет из пике; он теперь надеялся на высочайшее искусство русского,— на то, что русский синхронно с ним тоже будет выходить из пике и брюхом не ударит о его кабину...

Немецкий ас вывел свою машину из пике у нескошенной нивы. Лаптев тут и прижал его. «Мессершмитт» зачертил по метелкам овса, по земле,— только пыль клубами из-под крыльев. Шасси выпустить не успел — всю обшивку с брюха содрал. А Лаптев в тот же миг свечой взмыл в высоту и оттуда, чуть накренив машину, посмотрел на распластанного среди овсяного поля Клюгера.

Вернувшись на аэродром, Лаптев спросил у механика:

— Где Гогуадзе?

— Видели, как садился, но вестей от него нет.

Как раз в ту минуту к нему подошел Бродов, стал виновато объяснять, но командир перебил его:

 — Ты сегодня струсил. Знай, я знаю это!

Лаптев бросил планшет на брезентовый чехол от мотора и лег отдыхать. Механики накрыли его меховой шубой. Вскоре на аэродром прикатил зеленый «виллис». Из него вышли наши офицеры и немецкий летчик. Бродов представился старшему офицеру. Тот, вылезая из машины, спросил:

— Ты, лейтенант, положил на лопатки генерала?

— Разве генерала? Клюгер — полковник.

— Генерал. Только вчера Гитлер это звание присвоил Клюгеру. У него под курткой форма — чин по чину. Однако ты его лихо припечатал.

— Это его лейтенант Лаптев, мой командир.

— Веди сюда лейтенанта, пусть посмотрит на генерала.

— Лейтенант спит, товарищ полковник.

— Пусть спит, не будем тревожить.

Немецкий ас подошел к Лаптеву. Посмотрел на него, затем, ни к кому не обращаясь, проговорил:

— У них, русских, герои валяйс, как дрова!..

Резко повернулся и пошел к конвою.

Павел Лаптев... От него пощады не жди. Он, когда закусит удила, идет напролом. Удержу не знает, и никакие уговоры на него не действуют. Его надо убедить, склонить на свою сторону — тогда успокоится. «Я к нему заеду,— думал Вадим,— и обо всем расскажу. Он поймет, он должен меня понять...»

Вадим давно слышал о трудовых доблестях фронтового друга; то по радио возвестят о рекорде Лаптева, то на страницах газет замелькают сообщения: «...знатный прокатчик за границей», «новатор металлургии, редкое мастерство...» Он, как прежде, в воздушных боях — впереди, впереди... Неуемный!..»

Все собирался написать ему, навестить, но так и не собрался. Практической надобности не было, а для изъявления сентиментальных чувств времени не находилось. «А напрасно, напрасно, — корил себя Бродов. Но тут, же, впрочем, находились оправдания:— Он тоже хорош! Поди, ведь слышал обо мне. Ни звука, ни весточки!».

Стал припоминать, в каком году он впервые услышал о Павле. С того времени прошло лет пятнадцать. Привык, наверное, к славе. Шутка ли сказать — известный в стране металлург. Помнится, как развернул газету с портретом Павла и ахнул: Лаптев! Командир! И хотел тогда же поздравить телеграммой, да вот... Не собрался!.. И ведь что досадно и непростительно — на «Молоте» на том же стане «2000» трудится младший брат Вадима Феликс. И отец там живет, самодеятельным ансамблем руководит. У них-то хоть и редко, но бывал Вадим, а к другу заехать не собрался. Эх, хе, хе!..

А он — нашел меня. «...Знай, я знаю это». Резанул словно пилой по сердцу.