Горячая верста

Сердце Егора дрогнуло. Он всегда мечтал стать певцом. Славу артиста пророчили ему ещё в школе, затем в армии, где он пел в самодеятельном ансамбле и всех восхищал своим голосом. Но сейчас его смущало то обстоятельство, что первые шаги на сцене он должен был сделать с Феликсом Бродовым, которого он теперь ненавидел.

И Егор решительно заявил:

— Я уезжаю.

— Куда? — онемел Михаил Михайлович.

— В Кострому. Вот и билет!..

Утром Егор видел бригадира Куртынина. Тот показал ему новое письмо от Лены; в нем она сообщала, что с ноября по апрель будет работать на строительстве Костромской ГРЭС. Егор, не заходя домой, купил билет на ближайший поезд.

— Надолго туда? — На недельку. А там видно будет. Понравится — совсем останусь.

Последние слова Егор сказал со значением и грустно улыбнулся.

— Отлично! — стукнул кулаком по столу композитор.— Ты едешь сегодня, мы послезавтра. Феликс сколотит бригаду и махнет. Ты споешь две песни. Под аккомпанемент Хуторкова. Споешь так, как пел. Репетировать не надо.

— Я их пел в армии. Под оркестр.

— Отлично! Поезжай, а Феликс к тебе прикатит.

— Хорошо, я согласен, — сказал Егор с созревшим в одну минуту убеждением. Ему вдруг пришла мысль: черт с ним, с Феликсом! Устроитель концерта! Роль-то какая?.. Пусть бегает, хлопочет, а я... спою. А там видно будет.

«Вот тебе и Феликс! — подумал он о Насте с каким-то злым удовольствием. — Устроитель концерта. Хлопотун...»

Егор поднялся и протянул композитору руку:

— Попробуем!..

8

Егор уезжает! В один миг поняла Настя всю страшную суть этой вести. Захолонуло её сердце. Ходила по квартире из комнаты в другую, ничего перед собой не видела. Взглянет на себя в зеркало — бледная, дурная, и глаза черные нездоровым огнем светятся. Трет виски ладонями, шепчет: «В Кострому?.. Почему в Кострому?.. Зачем он — а?..»

Затрезвонил телефон.

— Кто? Плохо слышу вас.

А трубка бубнит. Вроде бы знакомый голос, но глухой, неясный — точно из подземелья.

Вот слышнее стало.

— Егор беспокоит. Я это, Лаптев!..

Жмет в руках трубку, а ответить не может, слова на ум не идут.

— Проститься хотел. Уезжаю, — слышит в трубке.

— Когда? — выдохнула Настя, хотя ей известно: сегодня вечером.

Егор объяснил: когда и куда он едет, но зачем — этого не сказал.

— Зашел бы, — приглашает Настя, но сама хорошенько не понимает, зачем она зовет Егора. А Егор будто бы того только и ждал.

— Я сей миг, Настя! Приду!

Положила трубку и присела на диван.

«Сейчас... сейчас он придет».

Убрала со стола вязанье. Поставила рядком стулья. А тут и звонок грянул.

Ввалился Егор — щеки с мороза костром пылают, в глазах синь шальная.

— Надолго ли уезжаешь? — Навсегда, товарищ технолог. Изменяю вашему ремеслу. Не с руки мне прокатное дело.

«Говоришь так, словно хвастаешься», — подумал о себе в третьем лице Егор. И опустил голову над покрасневшими от холода руками, устыдился развязности своего тона. Решил про себя: «Она же меня насквозь видит».

Оглядел квартиру — книги, книги... В углу большой телевизор. На журнальном столике — диктофон.

И кругом чистота. Ничего лишнего. «Так живут академики», — явилась мысль.

А Настя и вправду насквозь видела Егора. Чутьем своим женским уловила. Стесняется. Робеет. И где-то глубоко-глубоко шевельнулась счастливая догадка: «Уж не любит ли?..» И от этой мысли вдруг потеплело на душе. Настя широко и вольно вздохнула.

— Хочешь, я тебя пирожками угощу. Сама пекла.

— Не откажусь, — откинулся на спинку стула Егор.

На кухне Настя загремела посудой. Спросила: — Почему в Кострому?.. Егор!

Ударила в голову мысль: дай-ка задену Настю:

— Аленка зовет. Подружка ваша.

Настя вышла из кухни. Стояла бледная, как полотно.

— Она в Костроме разве?.. Вы знакомы?..

— А как же! Я тогда же с ней познакомился, когда вас на трубе подсаживал. А разве вам... не пишет она?

Настя скрылась на кухне. Оттуда ответила:

— Раньше... С Кольского полуострова... писала. А теперь нет, давно не слышно о ней.

И потом окрепшим голосом спросила: — Что там... делать будете? — ГРЭС построим. Самую большую в мире. А потом... дальше... двинем куда-нибудь.

— Обо всем договорились?.. Или как? — спросила Настя, подавая на стол и стараясь не смотреть на Егора.

Ей бы одной теперь... уткнуться в подушку, забыться, но надо сидеть, говорить, улыбаться.

— Как ваш дедушка? — спросил Егор.

— Дедушка ничего. Все время на стане пропадает. Очень рад, что комсомольцы приехали. Нас с тобой благодарит. Говорит, расшевелили москвичей.

«Или она ничего не знает, или успокоить меня хочет?.. Не знает, конечно. Знала бы, не улыбалась. И вообще... презирала бы».

— Говорят, петь на стройке будешь?

— Может, спою.

— Вот бы послушать! А что?..— оживилась Настя, и черные её глаза наполнились влажным блеском,— Два дня-то будет выходных. Возьму да прикачу! У деда «Волгу» попрошу. Тут ведь недалеко. А, Егор?.. Приглашаешь?..

Егор улыбнулся, развел руками.

— Аленка похожа на вас? — проговорил он в самый неподходящий момент.

— Аленка?.. Нисколько! Ленка маленькая, глаза у нее раскосые и синие-синие. Как у тебя.

Сказала и усовестилась своих слов. «Зачем ты так?» — подумала о себе в третьем лице.

Поставила чай.