Горячая верста

— Станция — она на пятачке, вся на виду. Есть, конечно, отводной канал, приводной, а ещё пруды-отстойники, но тоже недалеко от здания. Глазом поведешь — всех увидишь.

— Это хорошо, — обрадованно закивал головой Егор.— Там я своего дружка и встречу. В армии вместе были. Хороший парень.

— А не то, так — в столовой, в клубе,— продолжал дед.

Егор простился с дедом и пошел на взгорок, к гостинице. У крыльца остановился, посмотрел на Волгу. Оттуда тянул тугой, но не холодный южный ветер. Слышно было, как у причалов пристани плещутся волжские волны. Труба в ночи горела ещё ярче, причудливо сверкали на ней ожерелья кроваво-красных огней, и чудилось Егору, что она не стоит на месте, а точно ракета медленно поднимается в небо.

Спать не хотелось. Решил пройтись по селу, посмотреть, что там на том краю, и можно ли с того конца выйти к Волге.

Егор вышел на край села и увидел Волгу. Свинцово тяжело она лежала у темной черты берега. Туман отступил от села, и тоненький, едва народившийся месяц, весело вылетевший из-за туч, бросал на прибрежную полоску воды безжизненный пепельный свет, и вода под ним казалась поседелой.

2

Вечером в столовой строителей шел концерт. Роль конферансье исполнял Феликс. Он перед отъездом наскоро разучил несколько нехитрых реприз и сценок, подготовленных его отцом. Занавес открыли, и Феликс заметался у стола, изображая конферансье, которому надо объявлять артистов, но он ещё не успел отгладить костюм, повязать галстук и вообще привести себя в порядок. А тут ещё беспрерывно звонил телефон, кто-то ошибочно набирал номер и требовал Нюсю. Феликс то обращался к залу — просил извинения, то кричал в трубку: «Нет Нюси, нет, вам говорят!», а то хватал раскаленный утюг и с криком отдергивал руку. При этом он все время говорил: «Одну минуту, товарищи, одну минуту — я сейчас объявлю вам артистов, сейчас...» 

Павел Павлович считал этот номер пошлым—он сидел за краем занавеса и, облокотившись на баян, ждал выхода. Егор и его напарница, молоденькая певица, смотрели в щелочку между одеялами. В зале кое-кто хихикал, кое-кто откровенно, раскатисто смеялся, но большинство смотрели равнодушно и даже как будто неодобрительно.

Зал столовой был очень большим; рассчитан на то, чтобы в полчаса пропускать смену строителей, но и он оказался тесным для желающих посмотреть столичных артистов. До отказа был набит «партер», трехэтажным плотным ярусом теснилась у тыльной стены галерка, шпалерами тянулись живые ленты по бокам, — и люди все молодые, парни и девушки, приехавшие на стройку изо всех районов страны, но больше из соседних областей — Ивановской, Владимирской, Вологодской, Ярославской, Кировской...

Егор украдкой заглядывал в щелочку, искал среди строителей Настю. Феликс ему сказал: «Настя приедет к началу концерта». Конечно же приехала! Выбрала укромное место и сидит вместе со своей подругой Леной.

Он даже представил, как она улыбается и как на ухо говорит Лене: «Вот сейчас увидишь Егора — он петь будет».

— Народу-то, народу!..— зашептал над ухом Хуторков.

Егор, Павел Павлович и певица были одеты в форму солдат-фронтовиков — первым номером шла песня «В лесу прифронтовом». Егор не должен был исполнять эту песню, но профессиональный певец простудил в дороге горло, Феликс был в отчаянии. И тогда Егор предложил свои услуги. Дважды «прогнали» песню перед концертом, а теперь — на сцене.

Старик Бродов, готовивший репертуар, включил фронтовую песню по настоянию Павла Павловича, и вообще, вся программа на этот раз была составлена при участии старого музыканта — Бродов только значился режиссером программы, и фамилия его в афишах была проставлена большими буквами.

«Насти нет среди зрителей,— думал Егор, продолжая разглядывать ряды строителей, преимущественно молодых людей, сидящих и стоящих в зале.— И здесь ли она?.. Может, не приехала?.. Или приехала, да не пришла. Дома у подруги осталась».

О Насте он думал неотступно. Вчера вечером Егор видел на стенах домов афиши со своим именем и фотографией и тайно, стыдясь самого себя, представлял, как подойдет к афише Настя и будет долго стоять и рассматривать его портрет. И если с ней рядом окажется Лена, скажет ей: «Он представительный, Егор Лаптев! И... красивый!..

Очень ему хотелось, чтобы именно так говорила о нем Настя Фомина.

«На сцену», — прошептал Павел Павлович. И первым вышел из-за занавеса. За ним — Егор и певица.

Свет был притушен, в полумраке сели на «пни» и «кочки», склонились над «костром» — задумались. В зале тоже наступила тишина — необычная для такой массы людей. И в этой тишине раздался голос Егора: — Песню, что ли, сыграй, старина!..

— Можно и песню! — встрепенулся солдат с усами (Павел Павлович). Встряхнул на коленях баян, кинул пальцы по ладам. И замер на высокой чуть слышной ноте. Вначале трудно было уловить мелодию, узнать любимую песню, но вот она полилась — любимая песня отцов:

С берез неслышен, невесом
Слетает желтый лист...

Егор запел негромко. Печальный мотив был сродни его сердечной тоске.