Горячая верста

— Музыкант он, Хуторков. Бездомный: ни жены ни детей… Подолгу в оркестрах не задерживается, а теперь вот к отцу пристал. Они с отцом начинали вместе — где–то в музыкальной школе… С тех пор много лет прошло. Ну… отец по старой памяти… возится с ним, кормит и комнату в квартире отвел. Блажь старческая, да я не противлюсь. Пусть живут как знают.

Хуторков настроил мелодию, посадил за рояль хозяина. Сам улыбнулся примолкнувшим зрителям Проходя мимо Егора, взглянул на парня тем особенным дружелюбным взглядом, которым подбадривают робеющего новичка. И как–то по–свойски, ласково сощурил глаза — словно мигнул.

Эта его усмешка точно магнитом потянула к нему Егора. И он уже поднялся, хотел пройти с Хуторковым в дальнюю комнату, но тут его позвал Михаил Михайлович.

— Егорий! Ну–ка, изобрази фразу: «Да ты постой, постой, красавица моя…» Ну… Изобрази! Михаил Михайлович продолжал играть. Одной рукой он ударял по клавишам, другой звал к себе Лаптева.

Егор прислушался к музыке и только теперь понял, что Михаил Михайлович играл песню «Вдоль по улице». Не играл, а импровизировал, — да так, что в бурном потоке звуков было трудно нащупать основную мелодию. Исполнять старые популярные песни на свой «бродовский» манер, выжимать из них огневые вихри — в этом суть новаций Михаила Михайловича, его дирижерский почерк. «Ну!.. Ну, парень!..» — призывал Егора Бродов, продолжая играть и повернув к нему через плечо голову.

Егор подошел к роялю, дождался нужного момента и запел:

«Да ты посто–о–ой, посто–о–ой, красавица моя!..»

Михаил Михайлович резким движением руки оборвал игру. Встал из–за рояля, хлопнул Егора по плечу.

— Я нашел гвоздь программы! Это она — твоя фраза! Чистая и невинная, как родник! Одна фраза. Только одна! И больше от тебя ничего не требуется. Я тебя включаю в состав оркестра. Поздравляю.

— Я не умею петь в оркестре, — шагнул назад Егор.

— Нет, вы посмотрите на него. Он ещё ломается! Я же сказал: одну фразу. Ту самую, что ты пел сейчас. Ты сделаешь концерт! Принесешь успех всему коллективу заводской самодеятельности. Только одной фразой. Одной! — смекаешь?.. Умные люди говорят: художнику нужна деталь. Я её нашел. Ты, твоя фраза — вот то, чего не хватало. Теперь дело сделано. Успех в кармане!..

Он закричал в раскрытую дверь библиотеки:

— Паша!.. Иди сюда!.. Ты только послушай, какую я нашел деталь!..

Из дальней комнаты донесся прерывистый храп.

— Спит, слон ленивый! — ругнулся Бродов. И, обняв Егора за плечо, повел по зале.

— У тебя, Егорий, голосок под стать лемешевскому — сырой, конечно, невыделанный, но фактура налицо. Только ты не обольщайся. Такие голоса сейчас не в моде.

Михаил Михайлович вытянул шею, затряс головой и с сиплым грудным придыханием запел: «Ла–ла–лаа-а… ол–ло–ло–ло…»

— Чтоб душу щекотало. А всяким тенорам теперь не станут целовать полу фрака. Кончилось времечко классических голосов! Не удивят сегодня колоратура, диапазон и прочее. Но ты, Егор, не тужи. Мы вплетем твой тенор в современные ритмы, и он зазвучит по–новому. Мы снабдим тебя ослепительной робой, и молодежь, глядя на тебя, будет плакать от восторга. Да, я знаю, чего хочет современная молодежь!..

Бродов тряхнул Егора за плечо и мигнул ему левым глазом, который был у него меньше правого, и, может быть, оттого казался темнее.

— Одним словом, будешь доволен! Итак: до встречи в клубе на репетиции.

Егор кивал головой. Он наскоро простился и отправился домой.

5

Феликс Бродов и Егор Лаптев отправились на каток. По дороге, неведомо откуда взявшийся, к ним присоединился поэт Борода.

— Провожу вас, старики, до заводской площади, — прохрипел Борода.

Борода и Феликс сблизились давно — с тех пор, как старик Бродов написал первую песню на стихи местного поэта. Егор Лаптев в их обществе чувствовал себя новичком. Старые друзья Егора разлетелись в институты, военные училища, в другие города переехали… Многих приятелей недосчитался Егор после армии, а тут — Феликс, Борода, музыка, умные разговоры…

Зима в том году удивила железногорцев ранним приходом. Сразу, после ноябрьских праздников, дохнуло холодом, повалил густой, мягкий снег. Никогда ещё так рано не распахивал каток свои ворота. Феликс по очень важной причине спешит на каток: там будет Настя, инженер–технолог, внучка академика Фомина. Настя бегает на коньках легко, красиво, точно ласточка в майском небе, и, конечно, она не упустит случая прийти на открытие катка. Феликс непременно выберет момент и будто бы невзначай заговорит о делах её деда: «Я поклонник его идей… Меня восхищает каждое его детище…» Настя, как всегда, улыбнется, подарит ещё один нежный взгляд Феликсу. На большее Феликс не претендует. А если Настя позволит ему взять себя за руку и вместе с ним птицей пролетит на виду у многих железногорцев — неделю будет парень ходить хмельным от счастья.