Горячая верста

Бродов оглядывал Брызгалова, его сухое, суженное книзу лицо — он был крепок, здоров, спокоен — в неторопливых движениях его и в словах чувствовалась уверенность человека, хорошо знающего свое дело, — та самая уверенность, которая отмечает натур глубоко правдивых и честных перед собой и перед людьми.

Бродов повернулся к окну, стал смотреть на ряды труб — из них дым валил в небо: и корпуса цехов тянулись во все стороны, и не было им конца; за группой мартенов поднимался черный, как ворон, конвертор, за ним цехи прокатных станов, и все шире и длиннее тянулся по краю завода фоминский стан, и рядом с ним градирни: они точно гигантские матрешки вышли на лужайку и закружились в праздничном хороводе. «Как он всей этой махиной управляет», — подумал о Брызгалове. И невольное уважение к директору являлось во взгляде Бродова, в его мыслях об этом с виду простом и даже простоватом человеке.

Бродов сделал для себя вывод, что Брызгалов и Фомин — союзники, это несомненно. Тогда он задался другой целью: выведать, не собираются ли металлурги послать в министерство акт о дефектах автоматики. Феликс рассказал ему о беседе академика Фомина с сыном Павла Лаптева Егором, о хронометраже, который тот ведет изо дня в день, и этот–то хронометраж озадачил Бродова больше всего. «Они исследуют дефекты, знают их. Даже этот… простой работяга…»

Вадим с тревогой спросил Феликса: «Как там мои «Видеоруки»?.. Тоже барахлят?..» Феликс с каким–то глупым удовольствием ответил: «Из–за них–то чаще всего и стоим». Вадим отвернулся от брата и больше ничего у него не спрашивал. Записная книжка Егора не выходила у него из головы, его, сына своего бывшего командира, он теперь ненавидел больше, чем кого–либо в жизни.

Очнувшись от невеселых мыслей, Вадим вновь заговорил о стане и так, между делом, стал говорить о предмете своего особого беспокойства.

— «Видеоруки» бездействуют — вы их приказали отключить и верно сделали, но мое дело родительское; мне жалко и больно на них смотреть…

— Извините, Вадим Михайлович, я что–то в толк не возьму.

Брызгалов знал историю с «Видеоруками» и автора их знал, но деликатно устранялся от обсуждения щекотливой темы. Впрочем, ждал, какие доводы приведет в свое оправдание Бродов.

«До них ли ему!» — с облегчением вздохнул Вадим Михайлович и вновь посмотрел в окно, прислушался к негромкому, но могучему неизбывному гулу, стоявшему здесь всюду, проникавшему во все поры, идущему, казалось, из каких–то вселенских глубин.

— И какая болезнь у них случилась — ума не приложу, — в раздумье продолжал Бродов, глядя на вьющийся из труб мартенов дым.

— У кого?

— Говорю, детки мои заболели — «Видеоруки», а чем — не ведаю. И ведь что важно: только на фоминском стане они отказали, а на всех других заводах — работают. И нет к ним никаких претензий.

Бродов врал. «Видеоруки» запущены в серию, промышленность изготовила много партий, но установлены они были только на фоминском стане. Расчет был прост: уверить Брызгалова в их принципиально правильном решении.

— Если я верно сужу по названию, — сказал Брызгалов, — там телевизор есть и реле механическое?

— Несколько все сложнее, но в общих чертах — да. Я бы вас просил, Николай Иванович, поручить конструкторам…

— Будет сделано, — с готовностью наклонил голову директор завода. — Доведем, дотянем — не беспокойтесь.

Бродов с облегчением вздохнул. Темные, зеленоватые глаза с едва заметным желтым окружьем у самых зрачков посветлели, складки в углах губ заметно разгладились: и вся массивная, тяжелая голова Бродова, только что недвижно покоившаяся на толстой короткой шее, вдруг оживилась, задвигалась, — он проворно достал со стола чайник и стал разливать в чашки чай.

— У вас, Николай Иванович, на новом стане работает Лаптев, бывший летчик. Вы его знаете?

— Как не знать, Вадим Михайлович. Я ведь на новом стане…

— Разумеется, вам новый стан глубже, чем мне, в печенки засел. Вы прежде других ответ за него держите. И, конечно, главного оператора знаете…

Бродов умышленно обходил добрую славу своего друга–делал вид, что значения этому не придает. Говорил:

— А мне он, Паша Лаптев, — фронтовой товарищ, мой бывший командир, мой ведущий.

— Вот хорошо! Пойдемте к нему.

— Ну нет, Николай Иванович, не так бы мне хотелось с ним встретиться. Я вечером домой к нему подъеду. Надеюсь, у него квартира теперь есть? Помнится, лет десять назад он со своей семьей в каком–то старом доме жил.

Брызгалов отвел в сторону взгляд–вопрос для него был затруднительным и неприятным.

— Он там и теперь живет, — сказал директор. — Просторная квартира, но старая и не очень удобная.

— Как же это… Николай Иванович? Лучший оператор, — его, пожалуй, все металлурги знают.

Бродов и на этот раз давал понять, что для него Лаптев это, прежде всего, хороший специалист–прокатчик. И ещё он вспомнил его военные заслуги:

— Всю войну прошел! Летчиком–то он каким был!.. Герой Советского Союза, и орденов куча. Не понимаю.