Горячая верста

Раньше он записывал остановки стана по просьбе отца, теперь же, когда его хронометраж одобрил академик Фомин, Егор стал заносить в свой блокнот не только время и причины простоев, но и некоторые подробности, объясняющие причины остановок стана. Работа эта ему казалась несложной, он увлекся ею и даже находил в ней удовольствие. Он теперь верил, что не только его отец, но и академик Фомин при случае воспользуется его хронометражем, и это последнее обстоятельство придавало делу особенную важность и значение.

Стан так и не пустили до конца смены; Егор знал, как эту долгую остановку переживал отец, — он в подобных случаях выходил из цеха мрачным и весь вечер дома был невеселым, — Егор знал все это, и нервозность отца передалась ему на расстоянии: он неохотно шел на пульт, где висела его чистая куртка. Заодно хотел сказать отцу, что задержится на комсомольском бюро, но отца на пульте не оказалось; он пошел к слесарям и вместе с ними исправлял блок фильтров. Егор хотел спуститься туда, но Феликс подхватил его за локоть, повел в самый конец цеха, где на втором этаже, над бытовками, размещалась комната с табличкой на двери: «Цехком комсомола».

— Заседание бюро, — сказал Феликс, нанимая на последний слог. — Вот уж чего не переношу, так это заседаний.

— Я тоже, — согласился Егор. — Секретарь–то у вас, поди, строгий? Кто он, ваш секретарь? — Настя! Ты что, не знаешь? Да ты никак беспартийный?..

— Комсомолец. Но только… на учет ещё не вставал.

Егор заметно смутился; два месяца, как в цеху работает, а на комсомольский учет встать не удосужился. Думал, удивится Феликс, но тот будто и не слышал; размашисто шагал вдоль линии, оглядывал клети, валки, часто дергал Егора за руку, говорил: «Смотри, моторчики — загляденье! Москвичи сработали, на заводе Ильича». Или показывал на валок: «Кто–то крутнул и ушел, а валок вертится. Подшипнички! Час будет крутиться». И с гордостью добавлял: «Тоже москвичи сработали. На Шарике!»

— Что значит — Шарик? — спрашивал Егор.

— Шарикоподшипниковый завод. В Москве такой есть. На весь мир известный.

Феликс все известные ему заводы называл ласково, уменьшительными именами.

Когда Феликс и Егор вошли в технический кабинет, Настя уже сидела на председательском месте. По бокам от нее справа и слева расположились члены бюро цеховой комсомольской ячейки: парень из бригады электрослесарей, рослый, с черными, как смоль, кудряшками волос, с тонким красивым носом и добрыми черными глазами. «Цыган», — подумал о нем Егор, приветствуя его кивком головы и безуспешно силясь припомнить его фамилию. Сидевшая слева от Насти девушка, тоже рослая и кудрявая, доверчиво, как старому знакомому, протянула Егору руку и назвалась Татьяной.

— Мы с вами уже встречались, — припомнил Егор.

— На Больших весах, — улыбнулась Татьяна. — Вы приходили ко мне и что–то записывали в блокнот.

Настя, все время как бы приглядываясь к Егору и оценивая, на что он способен, спокойно проговорила: — Завтра комсомольское собрание. Речь пойдет о том, что вы, Егор, хорошо знаете.

Лаптев вопросительно взглянул на Настю. Недоумение отразилось и на лицах Феликса, Татьяны и Цыгана. Немудрено и удивиться: Егор Лаптев лишь два месяца работает на стане, а уже успел что–то хорошо узнать.

— Я говорю о вашей записной книжке, — продолжала Настя, не отрывая взгляда от Егора. — В ней хронометраж, все болезни стана.

Она говорила серьезно, доверчиво, мягко улыбаясь уголками губ. Дружеская доверчивость невольно передалась сидевшим возле Насти Татьяне и парню, похожему на цыгана; они как–то сразу прониклись к Егору симпатией и так же, как и Настя, ждали от него согласия. Но тут заговорил Феликс:

— Братцы! — сказал он с чуть заметным раздражением. — Хронометраж Егора — дело полезное, об этом ему и академик Фомин сказал, но не стройте иллюзий! Глупо думать, что в Егоровых записях сосредоточен научный анализ, единственно верный и справедливый. Истина конкретна, каждый факт требует не просто записи, фиксации, а серьезной проработки.

— Мудришь, Феликс, говори проще, — перебил Бродова кудрявый парень.

— Мы можем повредить делу, — продолжал Феликс, не замечая реплики товарища. — Раззвоним в колокола, поднимем тревогу и собьем с толку людей, которые давно изучают неполадки на стане.

— Кто эти люди? — спросила Настя.

— Конструкторы из Ленинграда, из Москвы… Я сам их видел. Знаю в лицо. Наконец, академик Фомин…

— Конструкторы заняты своими делами, — перебила Феликса Настя. — Каждого интересует свой узел, свой механизм… Я тоже многих знаю. Общей картины ни у кого нет.

— У Егора есть, да? — Феликс обвел товарищей потемневшим взглядом. И, качнув головой, добавил: — Он электронику кочергой прощупывает.

— Ну знаешь! — вскочил кудрявый парень. — Я бы за такие вещи… Он взмахнул кулаком и задержал его, точно нацеливался ударить по краю стола. Скулы его резко обозначились и побелели. Брови сошлись у переносицы, глаза сузились. Егор, сидевший рядом, взял его за плечо и твердым голосом проговорил: