Горячая зимняя пора

– Если они в городе – да, – кивнул я. Герда уже отсюда ясно «видела» следы насильников до перекрестка, что и передала мне. Интересное ощущение… зелено-болотные отпечатки на грязном снегу, часто перекрытые следами от копыт или саней.

– Тогда не спим! Сандро, снимай отпечатки пальцев с бутылки, с окна и подоконника. Вот этот, этот и эти! Остальные – вниз, за мной. Пойдем за Матвеем и Гердой! Приготовить оружие!

Город в этот хмурый зимний день был свидетелем необычного зрелища.

Голована Игнатьева шла, хромая, по улице. За ней, с револьверами и дробовиками, следовали шериф с помощниками, внимательно глядя вперед и по сторонам. Нехорошо глядя: у многих мороз по коже пробежался от внимательных взглядов офицеров полиции. Следом за шерифом с помощниками шли также вооруженные дон Марко и его охранник, Орландо Хуарес.

Около портового трактира голована остановилась и, обернувшись, зло рыкнула.

– Они здесь, шериф. Двое, в общей зале, – перевел хозяин Герды Матвей Игнатьев.

– Так… Мартин, Матвей, врываетесь в залу, сразу всех под прицел. Ты, открывай дверь – и сразу в сторону! – приказал шериф нахмурившемуся вышибале, который подпирал стену около дверей трактира.

– Всем стоять! Не двигаться! – рявкнул Илья, врываясь в трактир вслед за нами. После чего обернулся ко входящей головане: – Кто, Герда?

Глухо рыча, моя голована направилась к дальнему правому столику, за которым сидело четверо парней.

– Оба-на, шериф. Это те людоловы, которые гонялись за Боровой, – удивленно повернулся я к своему начальнику, но не выпуская из поля зрения напрягшихся молодых мужиков.

Один из них, рыжий и патлатый, попытался вскочить и рвануть из кобуры револьвер, но Мартин недолго думая всадил в него заряд из своего обреза двенадцатого калибра. От влетевшего в него снопа картечи неудачливый стрелок вылетел из-за стола и свалился около стены, заливая пол кровью из разваленной груди.

– Кто еще? – взводя курок револьвера, негромко поинтересовался шериф. – Нет желающих? Тогда медленно оружие на стол, и руки вперед. Матвей, надеть на них наручники! Вы арестованы, джентльмены, по обвинению в изнасиловании и убийстве! Если можете, наймите адвоката. Если вы не можете себе этого позволить, адвокат будет нанят за счет города. Всех сковал, Матвей? Тогда – на выход, господа, и очень неторопливо. Любое резкое движение будет расценено как попытка к бегству.

– Кто еще из них? – тихо спросил меня Илья, когда трое скованных парней пошли к выходу, поминутно оглядываясь на Герду. Ну да, в трактире прозвучало слово «голована».

– Тот длинный. И этот, у которого бельмо на глазу. Герда передает, что это они. А эти двое, третий из живых и этот дохляк – они внизу были, страховали, наверное. Долго были, много натоптали. Кстати, там окурков с десяток, не меньше, валяется.

– Ладно. Если те двое были наверху – то никуда не денутся, отпечатки их на сто процентов. А их сообщник может и сухим из воды выйти. По окурку ничего доказать не сможем. Разве… их из газеты же сворачивали? Проверю кисеты, может, спрятал остатки и обрывки от окурков с ними совпадут. Тогда тоже не отвертится. Ладно, пошли, нам еще допросы вести и экспертизу проводить. А потом целую кипу бумаг для судьи писать.

Эта троица насильников не отвертелась. Отпечатки на бутылке виски совпали у всех четырех. И у тех, кто залез в комнату, изнасиловал и зарезал Евгению, и у тех, кто караулил их внизу. Кроме того, у застреленного типа нашелся обрывок газеты, из которой крутили свои папиросы эти выродки. А один из насильников, чей кровавый отпечаток был обнаружен на окне, не захотел идти на виселицу всего-навсего вдвоем и заложил на судебном процессе выжившего подельника, который караулил внизу. Мол, они разыграли, кто полезет забавляться с Боровой. И этот, из страхующих, предлагал ему полста кредов, чтобы поменяться местами.

Так что всю троицу повесили на городской площади при немалом скоплении народа.

На похороны Евгении практически никто не пришел. Только я, Шейла, Вера и Федор. Парни из его команды, которые вытаскивали меня с Шел из того зимовья, уехали из города на охоту за пару дней до этой беды и еще не вернулись.

– Прах к праху, аминь. – Священник захлопнул Библию, по простому сосновому гробу застучали комья мерзлой земли, и скоро только простой крест напоминал о той, кто была веселой и красивой девушкой.

А вечером, к моему удивлению, в кровать кроме Веры легла и Шел. Точнее, не легла, а присела около меня и при помощи Веры стягивала с меня одеяло.

– Это еще что? – Я поглядел в глубокий вырез ночной рубашки Шейлы. Надо сказать, нового я там не увидел, но увиденное меня не разочаровало.

– Это наша с ней обязанность в выполнении супружеского долга. – Вера отбросила одеяло и потянула с меня семейные трусы. – Так, Шейла. Сегодня ты начинаешь, а я продолжу.

Я проснулся от еле слышного скрипа полозьев и глухих, но тяжких ударов по мерзлой мостовой.