Горячее лето

— Я вот только главное-то доскажу, Платон Петрович, уж вы позвольте. Он, знаете ли, собирался меня уволить, ей-богу. И сделал бы, глазом не моргнул. А почему? Силу чувствует. Мы-то с вами понимаем — не маленькие: рука у него в заводоуправлении. Сам… — Хотя в комнате, кроме них, никого не было, Семкин счел нужным обернуться и зашептал: — Сам Мироненко ему благоволит. Дочка, вишь ли, на выданье… Ха-ха, в зятья, прочит.

— Что?! Откуда ты это взял? — спросил Хазаров так громко, что Семкин отскочил, а потом деланно засмеялся.

— Яснее ясного, — сказал он, облизывая сухие губы. — Разве вы не замечали? Весь поселок говорит.

Хазаров не поверил, что «весь поселок говорит», хотя однажды сам слышал сплетню.

Так вот где источник пошлых слухов!

Слова Семкина текли ровно и вызывали отвращение. Этому человеку он, начальник стройучастка, доверял! Семкин не только вел бухгалтерию, но иногда ему поручалось и составление кое-каких важных бумаг. Как раз перед собранием, он готовил Хазарову материалы для выступления.

— Извините… Отвлекаю от дел? Сию минуточку уйду. Я так рад! Всеми помыслами.

Хазаров смотрел на него так, точно видел в первый раз. Он знал, что когда-то Семкин служил в стройуправлении, потом перешел на Степной. Хазарову приводилось бывать у Семкина дома, выпивать стопку-другую водки или кварту подпольной браги, закусывать помидорами «любительского» посола и отличными хрустящими рыжиками, которые для него щедро метала на стол запасливая Семичиха. Хозяин, подвыпив, жаловался, что его «съел» Ивянский, этот чистоплюй, с позволения сказать. И за что? За несколько десятков кирпича для погреба. Ну, да ведь долг платежом красен. Достаточно было на Ивянского кое-куда «стукнуть», чтобы он целый год кряду ходил сморщенным, как тот соленый огурец.

Впрочем, таким полупьяным разговорам Хазаров не придавал серьезного значения. Конечно, Семкин не вызывал к себе симпатий, но он достаточно аккуратен, педантичен в отношении документации, исполнителен. Чего же еще надо? Дальше начальник не заглядывал — некогда было.

На лице у Семкина плавала улыбка. На длинной жилистой, словно из мочала, шее непрерывно что-то двигалось.

Не так давно Хазаров позволял ему говорить об инженера Карпове примерно такие слова: «Охота же вам нервы трепать, душу на него растрачивать. С ним надо разделаться решительно, единым махом». Вполне возможно, что эти речи в свое время сыграли определенную роль.

— Собирался, говоришь, уволить? За что же?

— За все. К каждому шагу придирался. Бумаги принесу на подпись — обязательно не потрафлю. Официальные отношения лежат днями, а ему прежде подавай экономические расчеты, заявления рабочих. Измучился с ним духом и телом. Однажды он мне заявляет: «Какой вы, Семкин, к черту на рога, строитель! Простой график составить не умеете». Видали, куда загнул? Вот он каков, голубчик!

— И в самом деле — не умеешь?

— Всякому свое. Жизнь прожил — не умел, так уж…

— Так уж и господу богу решил представиться неучем? Он добрый — простит, — закончил за него Хазаров.

Семкин умолк, почувствовав, наконец, в голосе начальника холод. Он изумленно посмотрел на шефа, с трудом начиная разбираться в происходящем. На физиономии застыло такое выражение, словно он только что получил затрещину.

И Хазаров тоже молчал, задумавшись на минуту, потом заговорил тихо и медленно, для себя, словно старался уяснить трудную проблему.

— Шел, шел человек и вдруг очутился на краю пропасти… Вот как бывает. А почему? Потому, что смотрел только себе под ноги, вокруг ничего не хотел видеть. Вперед взгляда не бросал. Выходит, без глаз жил человек. И в людях видел только плотников, каменщиков и… писарей!

Начальник поднял глаза. Семкин попятился и прилип к стене — так суров был взгляд Хазарова.

— Вот чего не пойму: как же Карпов терпел вас, гражданин Семкин? Удивительно. Он-то ведь зорче меня! Разглядел, наверное. Понимаете ли вы, кого хотели опорочить? Впрочем, безусловно понимаете! Так вот, гражданин писарь… работку вам придется поискать. На Степном — не рекомендую.

XXXIX

Начальник стройучастка осматривал новый дом.

Окна и двери были распахнуты настежь. В комнатах гулял осенний степной ветерок. Шаги раздавались звонко, гулко.

Если бы кто-нибудь сейчас посмотрел на Хазарова — удивился бы. Он бродит по квартирам, как влюбленный, потерявший покой.

В комнате, где окраска строгая, спокойная, хорошо устроить спальню. А вот в маленькой комнате, очень светлой и очень уютной, обязательно будет детская. Две кроватки можно поставить, а над ними повесить коврики с медвежатами и зайцами. Под Новый ход в комнате зазеленеет и засверкает игрушками елка со звездой и дедом Морозом.

Хазаров, забывшись, улыбался собственным мыслям. Почему-то именно сейчас представилась воображению детская. У него не было детей. С некоторых пор Березов стал приглашать его к себе. И у него, старика, завязалась дружба с березовскими мальцами.

— Хазаров, Хазаров! — громко произнес он и снова принялся придирчиво осматривать стены, двери, рамы.