Горячее лето

Мироненко явственно почувствовал ломоту в пояснице. На войне ни разу не было, а прошло два года мира — и, пожалуйста, ломота приключилась…

— Логично: обстановка тяжелая, поэтому надо сбежать, а на Степном хоть трава не расти.

Карпов старался смотреть прямо в суховатое, подвижное лицо собеседника. Из-под редеющих волос круто выбегает большой, просторный лоб, по бокам отороченный сединой. В глазах то вспыхивает гнев, то сквозит усталость. От прямого носа к углам губ пролегли глубокие складки. Твердые, суровые складки.

— Вы ведь сапер? — спросил Мироненко. — Полагаю, на фронте не просились в артиллерию, например, или в авиацию. Или просто — на другой участок. — Взгляд Мироненко скользнул по орденским ленточкам на груди Карпова.

— А здесь прошусь!

— Хазаров вам нравится? — круто изменил направление беседы Мироненко.

— Огонь-человек. Дело знает отлично. Если бы не Хазаров, всю стройку паралич бы хватил.

Мироненко поднялся с кресла, прошелся по комнате, машинально придвинул к стене немного выдающийся вперед стул. Потом сел и жестом пригласил Карпова к себе ближе.

— А насчет «откупа» — тоже деловое решение?

«Уходит от ответа, маневрирует», — зло подумал Карпов и не ответил.

— Так как же, деловое решение или нет? Неужели не задумывались над этим, инженер?

Владимир молчал, уставясь в табличку: «Показатели хода жилстроительства». Лист плотной бумаги вставлен в рамку, висящую над столом. По белому полю сверху вниз — номера. Слева направо размечены месяцы. Вот номера с двадцатого по двадцать третий — четыре дома на Степном, строительство которых поручено ему, молодому специалисту Карпову. Возле них красным карандашом затушеваны коротенькие столбики — это фундаменты.

— Не хочу слышать о недовольстве назначением на жилстроительство. Знайте, Карпов, именно я рекомендовал направить вас на Степной — как коммуниста на сложный и отстающий участок.

Мироненко решил быть непримиримым. Паникер перед ним, деляга — себе на уме или тюхляй — к папе-маме задумал смотаться?

— Напрасно рекомендовали. Ваша воля и ваша власть ошибку поправить.

Э-ге, тон! Пригрозить ему партийной дисциплиной? Вот уж негодная метода… А не лучше ли его просто выдворить поскорее? Не то, не ровен час, и дров наломать можно.

— Строить жилые дома — не всякому выпадает такое счастье в жизни, Владимир Карпов, — сказал он, хмурясь. — С просьбами о переводе больше ко мне не ходите.

Ладонь у Мироненко сухая, шероховатая. Короткое рукопожатие означало конец беседы. Они расстались, недовольные друг другом и собой. Даже «до свиданья» сказать забыли.

Владимир, злой, возбужденный, расстроенный, быстро шел длинным коридором, не замечая встречных. За последнее время было много новых впечатлений: переезд, неожиданное назначение, энергичный, одержимый Хазаров, первые… и неудачные шаги на строительстве. И вот, наконец, этот решительный разговор, который должен был по-новому повернуть его несчастливо сложившуюся строительную судьбу…

«Как с мальчишкой… Внушение сделал. Старомодно! А я уши развесил. Надо было стоять на своем — и точка».

— Ты чуть не раздавил меня, Володя! — услышал он. Кто-то взял его за руку. Пахнуло духами. — Летишь, не замечаешь ничего вокруг.

Маня Веткина, тоненькая, хрупкая, с мягкими изжелта-белыми локонами, держала его за локоть. Другая рука у нее была занята большой сумкой светло-коричневой кожи с никелированным замком.

— Что, первая проработка? — сочувственно спросила она, указывая глазами в направлении парткома.

— Почему ты думаешь, что там бывают только «проработки»? — сухо возразил Владимир.

— Как же, вижу: волосы вразлет, шаги метровые, щеки — как из бани.

Встреча с Маней не обрадовала Карпова. Они вместе учились в институте, но друзьями никогда не были. Владимиру, представителю старшего поколения студентов, у которых война вклинилась между первыми и последними курсами, казалось, что молоденькая и хрупкая Веткина — случайный человек на строительном факультете. Она старательно вычерчивала курсовые проекты, аккуратно делала расчеты — и только. Для нее, наверное, строительная механика значила ничуть не больше, чем, положим, археология или там ботаника. Любила музыку, хорошо играла на скрипке, и это несколько поднимало Веткину в глазах Владимира, но все-таки он привык считать ее очень посредственной студенткой.

Сейчас он смотрел на ее тонкую фигуру, на красный жакет с подкладными плечиками, на изысканную шляпку с искусственным цветком сирени и думал, что сидеть в управлении и составлять по чужой указке бумаги — самое подходящее для нее дело. Чересчур высоки каблуки ее туфель. Слишком изящны бледно-розовые овальные ногти на длинных пальцах. Совсем не подходящая для строителя внешность. И вот, поди ж ты, о «проработках» толкует.

— Знаешь, Маня, не будем трогать партком.

— Обиделся? Тогда прости. Я не знала, что тебе будет неприятно, — искренне сказала Веткина.

Она казалась огорченной. Ресницы дрогнули, на щеках проступил слабый румянец. Владимир не ожидал этого и пожалел, что сказал резко.

— Как устроилась? — спросил он примирительно.