Горячее лето 42-го

— Мы тут посовещались, с комиссаром и начальником штаба, — продолжил комбат, — и решили: нечего вас гонять зазря к Журбину. Ребята вы, я смотрю, смышленые, что сегодня на деле и доказали. Тут еще потери у нас большие, сами знаете, что сегодня случилось. У Тимофеева половина отделения из строя вышло. Двое погибли, трое ранены. Один из них — очень тяжело, врачи говорят, что до утра вряд ли дотянет. Поэтому, мы решили тебя и ребят твоих, оставить пока в батальоне. Сегодня, переночуете во взводе у лейтенанта Александрова, а завтра, явитесь в штаб. С утра у нас мероприятие одно планируется. Вот, комиссар, приказ из полка привез, будем доводить его до всего личного состава. И еще одна новость для вас. Завтра вы примете присягу и станете настоящими бойцами нашей Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Так что, готовьтесь. Форму одежды приведите в порядок. Кстати, насчет формы. Завтра, с утра пораньше, наведайтесь к старшине с сержантом Зиновьевым. Пусть выдаст нормальное обмундирование и остальное, все что положено. А сейчас, дуй на кухню, догоняй Белова. Если там у кого-нибудь вопросы возникнут, скажешь, что лично комбат распорядился. Понял?

— Все ясно, товарищ майор! — повеселевшим голосом ответил я.

Комиссар, в потемках никак не удавалось разглядеть его как следует, все это время стоял рядом с Хариным и попыхивал папироской. Пока мы разговаривали с комбатом, да и потом, он не проронил ни слова. Комиссар, находился в какой-то очень глубокой задумчивости и, мне показалось, что ни слова из того, о чем мы толковали с майором, он просто не слышал.

" Скорее всего, задумался о том самом приказе, который привез из полка, — глядя на комиссара, подумалось мне. — Я, кажется, даже номер этого приказа знаю. Но, кроме знаменитого на всю страну лозунга — "Ни шагу назад!", нам с ребятами, к сожалению, ничего о нем больше не было известно. Судя по настроению комиссара, хорошего мало. Завтра все равно узнаем, что же там написано, а значит, нечего и голову ломать раньше времени".

— Товарищ майор! — обратился к комбату Александров. — Разрешите, Зиновьев с Калмыковым на кухню сходит? Ну, чтобы значит, ускорить это дело и потом до расположения взвода сопроводит, а то, как бы он один не заблудился в потемках?

— Разрешаю! — великодушно согласился Харин. — До встречи, Андрей. Жду тебя и твоих товарищей завтра в штабе. И кстати, где сейчас твои ребята?

— Я их возле штаба оставил, товарищ майор. Им было приказано дожидаться лейтенанта Александрова. Товарищ Страхов приказал.

— Хорошо. Мы как раз туда и направляемся.

И, обращаясь к командиру разведчиков, сказал:

— Лейтенант Александров! Пусть сержант Тимофеев проводит ребят в расположение взвода. А мы с вами в штабе поразмыслим над сложившейся ситуацией. Вопросы есть? Вопросов нет. Вперед, товарищи!

И мы разошлись. Я, с Зиновьевым, на кухню, а отцы-командиры, поспешили в штаб. Мы шли не спеша. На небе высыпали звезды, стало заметно прохладней. В темноте, дорога на кухню, показалась мне совсем не такой, как днем, незнакомой какой-то и по-моему, даже длинней. Первым нарушил молчание Михаил:

— Где вещмешок раздобыл?

— Да это старшина расщедрился. Котелки нам, ложки выдал. Видишь? Лопатку вот, подарил. Доброй души человек! Что тут еще скажешь?

— Наш старшина? Что, прямо вот так, запросто, взял и подарил? — видно было, что Зиновьев не просто удивлен, он прямо-таки наповал сражен услышанным.

— Ну да, просто взял и подарил. А что тут такого? — в свою очередь удивился я.

— Да у него снега зимой не выпросишь, а тут вдруг взял, и сам подарил тебе лопатку!

— Просто настроение у него, когда мы с Беловым пришли, какое-то странное было. Наверное, переживает за погибших разведчиков. Кстати, как бок? Заштопали тебя в санвзводе? — слышу, Зиновьев тоже завздыхал, прямо как старшина давеча. Ясное дело — тоже переживает человек. — Так как, все-таки бок твой, Михаил?

— Нормально. Заштопали, — буркнул сержант.

— Не болит?

— Терпимо.

— А что там с ранеными? — спросил я, желая отвлечь Зиновьева от мрачных мыслей.

— Да нормально все, если можно так сказать. Жить будут, по крайней мере, двое точно. У Меркулова нога прострелена, кость задета. Зарубин в плечо ранен. Их прооперировали уже. Юрке Меркулову гипс наложили. Завтра в тыл должны отправить, в госпиталь. Молдаванину, Феде Гузуну, не повезло. Граната рядом рванула, так, что его очень сильно посекло. Несколько осколков в живот угодило. Врач сказал, вряд ли он до утра доживет, очень мало шансов.

— Гузун? — переспросил я. — Это, которого последним, на плащ-палатке тащили? Он весь в крови был, и время от времени что-то бормотал на своем языке.

— Хороший парень был, веселый. Никогда не унывал. Сам мечтал и нам рассказывал, как вместе, его родную Молдавию освобождать будем от фашистов. Как вернется домой, как… Эх! — Зиновьев тяжело вздохнул. — Как глупо все получилось!

— А убитые? Их же потом забрали?