Горячее лето пятьдесят третьего

— Понимаете ли, господин президент. Своих ребят я привел на чукотские скалы в сорок седьмом[11]. Пока не отстроили казармы, они три года в палатках жили, ради этой войны. Нет, конечно, тогда мы планировали войну против вас, а моя армия была ответом на операцию "Немыслимое", Теперь задача сменилась, враг другой, вместо броска на Вашингтон и Нью Йорк, нам предстоит бросок на Оттаву и Монреаль. Шесть лет это было для меня смыслом жизни. А лично мне вы ничем не обязаны. Советское правительство уже наградило меня Орденом Ленина, — Олешев хмыкнул, — "За выдающиеся дипломатические достижения". К тому-же, это и для вас будет не самым разумным решением.

— Невероятно! Три года в палатках… Какое счастье, что до той войны так и не дошло. Прошу вас, подскажите мне разумное решение, господин генерал.

— Министром обороны, несомненно нужно назначить генерала Риджуэйа. А первой задачей ему поставить — собрать под свои знамена как можно больше дезертиров. Все, кто примет новую присягу — пусть автоматически попадают под амнистию. Я думаю, что так ему удастся снова собрать почти всю свою армию. А военно-морским министром — любого из трех "гавайских" адмиралов. Флот примет любого из них. Кто там из них старший по возрасту? Но если хотите, запрошу у Москвы дополнительную консультацию.

— Очень обяжете, господин генерал. Запросите у них заодно и задачи для флота Республики. И желательно дату начала войны.

Николай Николаевич Олешев посмотрел на собеседника с откровенным сочувствием, и отрицательно чуть качнул волевым подбородком.

— Дату нам сообщат за сутки. Они и сами ее пока не знают. Остальное запрошу. Встретимся на обеде, а после все обсудим. Благодарю, что учли мою личную просьбу, господин президент.

* * *

19 июня 1953 года. Мехико. Бар неподалеку от городской тюрьмы

— Посиди тут, Гринго. Мне нужно вон с тем сеньором тет-а-тет побеседовать.

Тот, кого назвали Гринго, коротко кивнул и оценил "того сеньора". Обычный мелкий чиновник, продажный и вороватый. Ничего интересного.

Эрнест Хемингуэй допил текилу и придвинул себе бокал компаньона. Тот все равно никогда не пил, только заказывал и делал вид, а текила в этом баре была на удивление хороша. К тому-же, задаток гонорара, полученный в новеньких техасских долларах, которые несмотря на необъявленную войну, охотно принимали в Мексике — позволял ни в чем себе не отказывать.

Известный журналист и писатель оказался в Мексике не случайно, а по заданию крупнейшей и популярнейшей в мире коммунистической газеты "Правда", заключившей с ним просто невероятно выгодный по нынешним временам контракт. Контракт на книгу, в которой он опишет предстоящие события, в которых ему вот-вот предстояло поучаствовать. А еще они взялись издать "Старик и море" сразу на семи языках, включая китайский и корейский.

Все началось пять дней назад. Подошедший тогда к нему в гаванском баре "Эль Флоридита" элегантный джентльмен представился ничего не значащим для Хемингуэя именем, попросил разрешения присесть, а получив — заказал официанту два дайкири. Выпили.

— Вы разумеется не Джон Смит и дайкири вам неприятен. Вы каталонец, правда? Из интербригадовцев.

— Вы очень проницательный человек, мистер Хемингуэй. Я каталонец, но служил не в интернациональной бригаде, а в регулярной республиканской армии Каталонии. Впрочем, это дела давно минувших лет. Сейчас я Джон Смит, гражданин Республики Аляска и глава американского отдела советского издательства "Правда". Вам знакома эта газета?

Вопрос разумеется был риторический, газету "Правда" знал каждый умеющий читать житель планеты Земля. "Правда" издавалась на семи языках, а перепечатки из нее украшали первые полосы всех ведущих мировых изданий. В "Правде" вел еженедельную колонку сам Сталин. А еще ходили слухи, что именно издательству "Правда" теперь принадлежит киностудия "Уорнер Бразерс".

— Издеваетесь, мистер Смит? "Правда" известна всем. Но никому не известно, что вы являетесь главой американского отдела. Впрочем, раз вы угощаете, отчего бы мне вам и не поверить. Закажите еще дайкири, а то я признаться на мели.

— Гарсон! Дайкири сеньору и кофе для меня, — Джон Смит не оборачивался, и почти не повысил голос, но прозвучало в нем что-то такое, что полусонный кубинец буквально метнулся как ошпаренный, — Я с вашего позволения воздержусь. Что может вас убедить?

— Внятное объяснение — как такой важный господин мог оказаться в этой дыре?

— Я специально прибыл для встречи с вами, мой недоверчивый друг. Издательство "Правда" заинтересовано в сотрудничестве с вами.

— У вас прекрасные репортеры, а про колумнистах я вообще молчу. Мне в лучшем случае удастся написать на седьмую-восьмую полосу. И ради этого вы приехали в Гавану? Чтобы проглотить такое, мне нужно еще раз запить.

На этот раз мистер Смит просто щелкнул пальцами, дайкири образовалось почти мгновенно.

— Мы хотим заказать вам книгу, а возможно и киносценарий. Детали я готов оговорить немедленно, а если подпишем контракт — сразу получите задаток. Еще дайкири, мистер Хемингуэй?