Горячее селение Амбинанитело

— Выбрать себе девушку, взять ее в качестве вади и временно на ней жениться.

— Вы тоже сватаете мне Беначихину?

— У нас здесь много других рамату! Вопрос гораздо серьезнее, чем вам кажется. Дело не только в личных мотивах. Имея здешнюю вади, вы в некотором роде войдете в нашу мальгашскую семью, и тогда вся деревня вас признает своим. Вы Расоу знаете?

— Да, видел ее.

— Она не замужем.

— Хорошо, оставим это!

— Я все же хотел бы знать, что они поют о вас по ночам.

— Пойдем послушаем.

Сегодня луна восходит в десять часов вечера, и вскоре начинается обычное пение. Мы идем на окраину деревни и застаем уже танцы в полном разгаре. Танцуют человек тридцать. Два сомкнутых широких ряда, в одном — юноши, в другом — девушки, ритмически наступают друг на друга, то наскакивая, то отступая: извечный символ кокетства. Поют хором по очереди: то девушки, то парни.

Между двумя рядами увивается крепыш-солист. Когда хоры умолкают, он выкрикивает:

Страус — птица из породы великанов, слушайте!..
Когда он встает на ноги — головой подпирает небо.
А когда ложится — когтями буравит скалу.
Страус съедает зараз семь гор, покрытых деревьями.
И двадцати пяти китов на ужин ему мало.
Когда он смыкает веки — страшная темнота наступает.
И двое влюбленных восемь лет не могут найти друг друга.

Вдруг барабанная дробь заглушает его слова, и хор девушек отвечает:

Мы хотим видеть наших парней,
Не прячьте парней, э-э-э-й!..

Певец, услышав признание девушек, фантазирует дальше:

Когда страус вздохнет — ураган поднимается,
С кур перья срывает, а с женщин — платья.
Если страус голову в море окунет —
Все суда мира остановит,
А на клюве его могут плясать
Девять пар лучших танцоров.
Когда одно перо уронит он в Париже —
Эхо раздается в Мароанцетре.
И тогда рушится Индия, а Китай раскалывается…

Рамасо шепотом переводит слова и добавляет с улыбкой:

— Эти ночные песни и танцы называются здесь «циамунана», что значит «игра, в которой говорить надо только правду».

— Как зовут этого певца? — спрашиваю.

— Натрико.

— Фантазия у него богатая.

Мы стоим недалеко на открытой поляне, и при свете луны молодежь нас видит, но внешне не обращает ни малейшего внимания. Среди танцующих узнаю Беначихину и приветливо машу ей рукой. Но вдруг из рядов выскакивает новый певец и мощным голосом покрывает хор:

Я клянусь рассказать ужасную правду, э-э-э-й!..
Я видел девушку в Таматаве с искусанными губами.
Губы ей искусал вазаха, белый возлюбленный.

У танцующих исчезло веселое настроение, вызванное прежней песней о страусе. Юноши издают мелодичный вой возмущения, девушки хором выражают страх. А воинственный певец продолжает:

А знаете, зачем у вазахи золотой зуб?
Собаки лают, когда хотят кусать,
Вазаха кусает золотым зубом,
Когда полюбит…
Теленок сосет молоко у коровы,
Вазаха сосет кровь из девичьих губ.
Верите ли мне, э-э-э-й?..

Нет сомнения, что песня обо мне.

— Кто этот жестокий болтун? — спрашиваю.

— Зарабе.

— Ах, вот оно что!

Зарабе, сын сотского Безазы, — приятель Беначихины. Пытаюсь при свете луны разглядеть его получше. Он не так уж молод, ему далеко за двадцать, лицо красотой не отличается. Другие плясуны кажутся мне много интереснее.

Бред ревнивого Зарабе рассмешил меня и вместе с тем встревожил. Встревожил потому, что отравленные стрелы, пущенные в группу возбужденной молодежи, опасны. Против них нет щита, нет сдерживающего тормоза; на этом ночном сборище никто меня не защитит.

На следующий день приглашаю к себе Натрико, автора песенки о страусе, и в присутствии учителя Рамасо расхваливаю его остроумие и талант, предлагаю дружбу и кое-что еще: за каждую восхваляющую меня песенку обязуюсь выдавать солидный гонорар — десять франков.

У юноши заблестели глаза, но его удерживают сомнения. В конце концов он смущенно выкладывает:

— А вазаха действительно… ест губы у девушек?

— Да что ты! — отвечаю решительно. — У меня есть еда получше: сухари!

— Сухари вазахи во сто раз вкуснее губ девушек! — подтверждает Рамасо и окончательно убеждает молодого певца.