Горячие деньги

Дверь открыла одна из девочек. Она сказала, обернувшись:

— Это Ян.

Жервез, все еще в деловом костюме, тут же вышел из гостиной с высоким бокалом в руке, наполненным до половины чем-то прозрачным — скорее всего шотландским виски. Он встретил меня недружелюбным взглядом и властно сказал:

— Фердинанд мне звонил. Это дело полицейских — расследовать взрыв Квантума, а не твое.

— Малкольм просил меня этим заняться, — ответил я.

— Ну, ладно, заходи, — неохотно сказал он и показал на комнату, из которой только что вышел. — Выпьешь?

— Да, налей мне.

Он наполнил еще один бокал и подал мне, указав на графин с водой, стоявший на серебряном подносе. Я разбавил свое виски, отпил и сказал:

— Благодарю.

Он кивнул, занятый своей выпивкой.

Урсула не показывалась, но из кухни доносились звонкие голоса девочек, и я решил, что она с ними. Они сказали, что я пришел, и Урсула, наверное, волновалась из-за нашей встречи.

Жервез раздраженно сказал:

— Фердинанд рассказал мне о новом завещании Малкольма. Это нелепо — вставлять туда пункт о насильственной смерти. А вдруг его случайно пристрелит какой-нибудь грабитель? Получится, что мы все останемся без наследства?

— Вряд ли это будет случайный грабитель. Скорее уж наемный убийца.

Жервез зыркнул на меня.

— Ерунда!

— А кто убил Мойру? Кто трижды пытался убить Малкольма?

— Откуда я знаю?

— Я думаю, ты мог бы пораскинуть мозгами.

— Нет. Пусть этим занимается полиция. — Он отхлебнул виски. — Где он сейчас?

— У своих друзей.

— Я предлагал ему пожить у меня, — сердито сказал Жервез, — но я, наверное, для него недостаточно хорош.

— Отец захотел побыть вдали от семьи, — ровно сказал я.

— Но тебя он оставил при себе!

— Уже нет.

Это его немного успокоило.

— Вы снова поругались? — с надеждой спросил он. Мы все еще стояли в центре комнаты, как будто предложение выпить еще не означало, что мне предлагают присесть. На пестром сероватом ковре стояли глубокие кресла, обтянутые ярким ситцем в цветочек, окна были завешены тяжелыми красными портьерами. В отделанном кирпичом камине горел недавно зажженный огонь. Я бывал в этом доме так же редко, как и у Фердинанда, и наверх никогда не заходил.

— Нет, мы не ссорились. Ты помнишь, как старый Фред взрывал пень?

Жервез быстро переключился на другую тему:

— Фердинанд говорил, что ты спрашивал об этом. Конечно, помню.

— Фред не показывал тебе, как работать со взрывчаткой?

— Нет, не показывал, должен тебя разочаровать. Ты что, хочешь сказать, что это я взорвал дом? — Его раздражение, которое он старался держать в узде, поднялось на пару единиц.

Я постарался его успокоить:

— Нет. Я только хочу узнать, не показывал ли Фред тебе и другим, как он взрывал заряд.

— Я могу отвечать только за себя, — решительно сказал Жервез. — Мне не показывал.

Жервез располнел и, я думаю, располнеет еще больше. Костюм едва на нем сходился. Я никогда так не растолстею. Жервез самый высокий и крупный из детей Малкольма и, наверное, самый сильный. На вид это уверенный в себе, преуспевающий человек, но он сломался из-за отсутствия какого-то никчемного клочка бумаги, который совершенно никого не волновал, кроме него самого.

Наверное, у каждого из нас есть какой-то пунктик. Одним это помогает, другим портит жизнь. Характер отца, с его «мидасовской» одержимостью золотом, передался в какой-то мере всем его детям.

Жервез сказал:

— Малкольм даст нам что-нибудь до своей смерти?

Его голос звучал, как всегда, глубоко и уверенно, но я задумчиво смотрел на него поверх бокала и заметил легкий оттенок надежды в словах Жервеза, как будто он спрашивал не просто из интереса, а отчаянно нуждался в деньгах Малкольма. Сами собой всплыли в памяти заметки Нормана Веста: «…стал очень нервным и продает клиентам одну дешевку. Слишком осторожничает — это плохой признак для биржевого маклера…» У прочного благосостояния Жервеза неожиданно могут оказаться глиняные ноги…

Я ответил на поставленный вопрос буквально, не обращая внимания на скрытый подтекст:

— Я говорил с ним об этом. Он ответил, что подумает.

Жервез разозлился.

— Проклятый старый дурак! Он все играет с нами в эти чертовы игры! Назло нам выбрасывает деньги на ветер! Покупает этих проклятых лошадей! Я готов удавить его своими руками! — Он резко замолчал, как будто испугался, что в какой-то мере сейчас признал свою вину. — Это просто фигура речи, — и мрачно зыркнул на меня.

Я продолжал, делая вид, что не заметил его вспышки:

— Я поговорю с ним еще. Вивьен тоже пристала к нему с этим, но выбрала далеко не лучшие слова для убеждения и только настроила Малкольма против себя. Отец упрямец, как и любой из нас. Он уперся, и чем больше мы будем его уговаривать, тем тверже он будет стоять на своем.