Горячие деньги

— Потому что даже не подумал об этом, пока не уехал отсюда в прошлый раз. После того разговора о «черном порошке» и разном таком я много всякого вспомнил. Мне не хотелось, чтобы вы это нашли. Лучше бы вы нашли что-то такое, о чем никто в семье никогда и не слышал.

Кажется, он поверил мне.

— Хм… Кто еще, кроме вашей семьи, знает о таких устройствах?

— Несколько человек точно знали. Но никто из них вспомнить не мог, ведь это было так давно, да и зачем им это?

— Неужели, — он повернулся к Смиту, — такая игрушка действительно могла взорвать бомбу?

Эксперт кивнул.

— Похоже на то. Вместо лампочки, которую включали дети Пемброков, поставить детонатор… Ничего сложнее и придумывать не надо.

Они, конечно, захотели пройти в детскую. Осторожно пробрались через груды обломков и пошли по коридору, который к этому времени уже почти расчистили. В детской было темно, фанерные щиты закрывали окна. Света из дверного проема было мало, глаза не сразу привыкли к сумраку. Инспектор Эйл успел споткнуться о велосипеды, повалив их на пол. Я помог поставить их на место. Эйл спросил, чьи они, и я рассказал ему о Робине и Питере.

Он ничего не ответил и начал копаться на полках и в ящиках. Я ни разу не заходил в детскую с тех пор, как близнецов здесь не стало. Здесь было много новых игрушек, которые покупали специально для них, кроме тех, что остались от старших детей, поэтому некоторые казались незнакомыми, как будто чужими. Я не сразу нашел нужную коробку. Достал ее с полки и водрузил на стол.

Кто-то — должно быть, Куши — аккуратно сложил железную дорогу в коробку после того, как Жервез и Фердинанд перестали в нее играть, а я был занят в школе и с лошадьми. Когда-то рельсы тянулись чуть ли не через полкомнаты, но Питер и Робин больше, чем кто-либо другой из нас, любили смотреть телевизор и, наверное, вообще не собирали железную дорогу. Я открыл коробку. Старые рельсы и вагончики были на месте, только оказались гораздо более потрепанными, чем я помнил, стертые колесики покрылись ржавчиной.

Я выложил на стол паровозик и вагончики, тоннель, семафор с зеленым и красным фонариками, коричневую пластиковую железнодорожную станцию, украшенную фигурками людей и яркими наклейками. Наверное, каждому взрослому его детские игрушки кажутся какими-то маленькими, ненастоящими, не такими живыми, как в детстве. Запыленные паровозики с облупившейся краской — как готовые рассыпаться мощи. Маленькие лампочки давным-давно перегорели.

Я вынул из коробки все, что в ней было, но часов не нашел.

— Извините. Вообще-то, они могут быть где угодно. Если только какие-нибудь остались.

Смит начал просматривать коробки одну за другой, не глядя на этикетки. Эйл с безрадостным видом разглядывал железную дорогу. Я аккуратно уложил все обратно в коробку. Откроют ли ее еще когда-нибудь?

— Вы только посмотрите, — неожиданно сказал Смит. — Золотое дно!

Он вытащил из коробки от конструктора «лего» яркие новенькие часы с фигуркой Микки Мауса. Руки Микки Мауса в толстых белых перчатках были стрелками часов. К одной руке была прикручена проволочка в белой изоляции. Другая белая проволочка выступала как раз над цифрой двенадцать на ярко-красном корпусе. Когда Смит поднял часы, проволочные пружинки закачались вверх-вниз, как живые.

Я тупо смотрел на этого Микки Мауса.

— Этих часов я никогда не видел. Наши были… — я подобрал слово, — …попроще.

Смит снова стал копаться в коробке с конструктором.

— Не найду батарейку. И лампочки нет, — сообщил он. — Погодите… — порылся еще немного и торжествующе вытащил бело-красную башню «лего» с лампочкой на верхушке и проводками.

— Посмотрите, маяк. Все на месте. Эйл сказал:

— Кто-то сделал его для ваших младших братьев. Вы уверены, что никогда не видели этот маяк?

Я покачал головой.

— Я тогда здесь не жил, только приходил в гости. Близнецам быстро надоедали игрушки. Им все время хотелось чего-то нового.

— Я выясню, кто сделал маяк. Найдите, пожалуйста, коробку, чтобы его упаковать. Я, конечно, дам расписку, что забрал его.

Смит освободил коробку из-под «лего» и уложил туда прообраз устройства, которое разворотило взрывом полдома. Эйл написал на листке из записной книжки расписку и вручил ее мне. Взял коробку и вышел на улицу. Яркий солнечный свет резал глаза, привыкшие к сумраку.

Когда мы шли к раскладному столику на лужайке, Смит сказал:

— Вся одежда, которую мы нашли в доме, сложена на столе в гараже. Боюсь, она вся сильно повреждена, и носить ее больше нельзя, но вы можете взглянуть. Более-менее сохранные личные вещи мы сложили в картонную коробку. Вы заберете их сейчас или подождете, пока мы закончим?

— Посмотрю сейчас, а заберу, наверное, потом, — сказал я.

Смит чуть улыбнулся.

— Они в коробке под столом.

Я присел рядом с коричневой картонной коробкой и открыл крышку. Внутри была приличная груда запыленных вещиц, даже больше, чем я ожидал. Я взял одну из любимых расчесок Малкольма и провел пальцем по золотой спинке, стер пыль — золото ярко сверкнуло на солнце. «Отец будет рад», — подумал я.