Горячие точки на сердце

Иное так глубоко запрятано в глубинах памяти и в закоулках подсознания, что требуется поистине ювелирная работа, чтобы извлечь оттуда необходимую информацию.

Этой операцией и занимался генерал, осторожно и подробно расспрашивая свидетеля-черкеса.

— Значит, своих имен эти люди не называли, — произнес Матейченков. — правильно я тебя понял?

— Правильно.

— Но, может, они называли какие-нибудь другие имена?

— Другие?

— Да.

Черкес задумался.

— Называли, — оживился он.

— Ты запомнил эти имена?

— Там и запоминать нечего, Они назвали только один раз и только одно имя.

— Какое?

— Владимир Семенов.

— Ты ничего не путаешь?

— Нет.

— А в связи с чем они его называли?

— Один другому крикнул, что Владимир Семенов укрылся в здании налоговой полиции.

В одно мгновение генералу Матейченкову стала ясна общая картина. Он схватил мобильный телефон и тут же сделал несколько коротких распоряжений подчиненным ему силовикам. Затем вышел из-за стола, подошел к свидетелю:

— Я даже не знаю, как тебя зовут.

— Ахмад.

— Спасибо тебе, Ахмад, — Матейченков крепко пожал ему руку. — Ты нам здорово помог. — Он снял с руки часы и протянул их парню:

— Носи на здоровье.

— Спасибо.

— Помни, что их подарил тебе русский генерал, который желает вашей земле мира и счастья.

Парень повертел часы в руках и надел их.

— Ты свободен, — сказал Матейченков.

— Разрешите обратиться, товарищ генерал?

— Ну, говори.

— Вы командир российских частей?

— Да.

— Я хочу быть у вас солдатом. Возьмете?

— Такого храброго джигита грех не взять.

— Точно?

Матейченков улыбнулся:

— Подумаем.

— Пойду, маме скажу!

— Но у нас денег мало платят.

— Это ничего. У нас коза есть, молоко буду продавать.

Уже у дверей парень обернулся:

— Еще один вопрос.

— Давай.

— Мне ваш офицер, который меня первым допрашивал, сказал, что оружие я обязан сдать, — парень тронул свой кинжал.

— Что же ты не сдал?

— Я ему сказал, что этот кинжал мне от деда достался. Что это единственная ценность в нашей семье. И что это еще не оружие…

— Как не оружие?

— Оно не получило крещения.

— Какого еще крещения?

— Да я им даже курицу не зарезал, — пояснил простодушно парень, поглаживая разукрашенные ножны.

Генерал нахмурился:

— И он не отобрал у тебя кинжал?

— Нет, только рассмеялся и сказал, что тот человек, который будет меня сейчас допрашивать, все равно отберет его, потому что холодное оружие носить нельзя.

— Ладно, Ахмад, кинжал оставляю тебе. Только держи его дома, носить не советую.

— А если милиция дома у меня увидит?

— Скажешь, что тебе разрешили.

— Кто?

— Генерал Матейченков.

— А если бумагу потребуют?

— Не потребуют.

* * *

После допроса Верховный шейх перешел в свой кабинет. Там ему лучше всего думалось, а надо было срочно определить важную вещь: как лучше всего привести в исполнение приговор Аллаха над мерзавцем, по вине которого погибла Элен, чудный поздний цветок, неожиданно украсивший его суровую жизнь. Он не хотел ее отпускать, сердце предчувствовало: быть беде. Но она, упорная и отчаянная девчонка, настояла на своем.

«Я должна рассчитаться с русскими, — жарко шептала она по ночам. — Больше такого случая может и не быть». И ведь уломала его! Как говорится, ночная кукушка всех перекукует.

Не включая бегущую ленту, он бродил по своему огромному кабинету, бродил до полного изнеможения, чтобы хоть как-то утихомирить жгучую боль, вызванную внезапной и столь жгучей потерей. Эта боль еще усугублялась тем, что он — в силу своего высокого, даже исключительного положения не мог ни с кем ею поделиться: у высшего имама, духовного лидера всего необозримого мусульманского мира, не должно было быть никаких слабостей, никаких особых привязанностей, кроме главной и единственной привязанности — к единственному и предвечному Творцу, великому Создателю всего сущего.

Он бродил, не разрешая себе присесть даже на минутку, разглядывал сияющие экраны с бегущей по ним информацией, сопоставлял таблицы, прикидывал в уме различные варианты развития событий в той или иной части света, в той или другой стране. Почувствовав, что силы его покидают, он добрался до одинокой пальмы — священное дерево, подарок правоверных из Аравии — и опустился на скромную скамью.

В горле пересохло. Тон вспомнил о кофе и дал сигнал сервороботу.

— Четыре чашки! — произнес он в мембрану вызова.

Когда тележка подкатила к нему с четырьмя дымящимися чашками на ней, он выставил рядом на скамейку все четыре и жестом отослал тележку прочь. Роботу очень хотелось спросить, зачем одному человеку четыре чашки, однако он был запрограммирован так, чтобы не задавать своим создателям лишних вопросов, и он молча удалился.

Ароматный чудодейственный напиток на этот раз не утолил жажды, а только еще больше разжег ее.

— Еще кофе в кабинет! — затребовал по радиосвязи Верховный шейх.

Робот откликнулся:

— Заказ невыполним.

Новое дело: бунт на корабле! До сих пор взбунтовавшихся роботов он встречал только на страницах научно-фантастических романов, но здесь речь шла о продукции, пусть и экслюзивной, японских технологов.

— Что это значит? — спросил он строго.