Горячие точки на сердце

— Я могу вам формуляр на эту книжку показать — он девственно чистый, как снежная вершина Эльбруса. Вы первый на моей памяти, кто ею заинтересовался.

— Мне показалось, книга любопытная.

— Все в прошлом… Все теперь стало другим. И время другое, и народ другой.

Из окна донесся глухой гул митингующей толпы, который как бы подтверждал ее слова. За время пребывания Матейченкова в библиотеке он повторился несколько раз.

— Все время этот шум, — пожаловалась библиотекарша. — Я уж и окно задраила, и бумагой все щели заклеила — ничего не помогает. В такую жарищу хочется окно распахнуть, но об этом не может быть и речи. Когда это только кончится.

— Никто не знает.

— А знаете что? Эту книгу можете забрать, — сказала вдруг библиотекарша.

— Почитать?

— Нет, насовсем.

— Слишком дорогой подарок…

— Да бросьте вы. Книга все равно списана — это раз. И читатели ею не интересуются — это два.

— Что ж, спасибо, — произнес Матейченков и взял книгу под мышку.

— Есть у меня и еще одно соображение… — библиотекарша понизила голос.

— Любопытно.

— А вдруг вернутся прежние времена? Не приведи господь, конечно. Но ведь все может быть, разве не так?

— История повторяется только в виде фарса.

— Не скажите. Вон тот же Владимир Хубиев, которого я упоминала, снова пробовал баллотироваться в президенты.

— Но он же с треском провалился, — не выдержал Матейченков.

— Это ничего не значит, — вздохнула женщина. — Сегодня провалился, а завтра опять на коне.

— Да с чего вы взяли?

— Говорят, московское руководство его поддерживает, — все тем же негромким голосом, словно боясь подслушивания, сообщила она.

— И что?

— Москва может поставить, кого захочет.

— Но сейчас же свободные выборы! Сам народ выбирает себе президента.

— Вы наивный человек! Ладно, окончим этот разговор. И, пожалуйста, не приносите мне эту книгу обратно.

…Перед сном, когда только что купленные в местном универмаге часы показывали половину четвертого ночи, генерал попробовал полистать подаренную книгу.

Старинный шрифт читался с трудом, затрудняло чтение и то, что некоторые слова были тщательно подчеркнуты, а другие — старательно взяты в рамочку. Но книга показалась ему очень любопытной, и генерал порадовался счастливому приобретению.

* * *

Верховный шейх шаг по коридорам мягким кошачьим шагом, словно крадучись. Ему никто не попадался — люди давно спали, а роботы закончили сеанс уборки. Пол мягко посверкивал в свете ночных панелей, горящих в полнакала. Никем не встреченный, спустился на лифте на нужный этаж. Приятная тяжесть универсального ключа оттягивала карман.

Вот и нужная комната.

Он постоял перед дверью несколько мгновений, огляделся. Ни души. Подергал тихонько дверь — она была заперта. «Предусмотрительный, сволочь», — подумал Верховный шейх и достал свой ключ.

Здесь нужно сказать, что все гостевые номера в подземном дворце и могли по желанию постояльцев запираться. Это имело определенный смысл, потому что в запертую комнату не мог проникнуть. Никто — кроме Верховного шейха: у него имелся для подобных случаев универсальный ключ, на манер железнодорожного. Каждый знает, что в железнодорожном вагоне пассажир может закрыться в купе на засов. Нежелательный гость туда не проникнет, а вот проводник, если ему это необходимо, запросто откроет дверь в купе.

Замок был превосходно связан, и потому ключ повернулся мягко, издав еле слышный щелчок.

Верховный шейх тщательно натянул перчатки, перед тем, как вставить ключ в скважину. Сделав отверстие пошире, он скользнул в комнату, тихонько прикрыв за собой дверь.

* * *

В город Черкесск незаметно и как-то по будничному пришла осень. Сначала потихоньку, робко, пугливо оглядываясь, по листику окрашивая деревья в желтый цвет — цвет печали и измены, как утверждают профессиональные гадалки.

Но вскоре осень стала смелой, даже наглой, и само солнце заставила подниматься пониже. Трудолюбиво притаскивала с Приэльбрусья облака и столь же трудолюбиво, до капельки выжимала их над Черкесском. Или вдруг, невесть на что рассердившись, поднимала на улицах несусветный ветер, почем зря гоняя мусор и вороша опавшие листья, словно искала среди них спрятанное сокровище.

Трясясь в газике на одну из дальних баз вновь прибывшего отряда ОМОНА, Матейченков вдруг припомнил стихи об осени, запомнившиеся с далекого детства:

Был зеленый язык с полуслова понятен.
Отчего же в разбеге аллей
Беспокоит мне душу тревожен, невнятен,
Надрывающий шум тополей?

Это осень прокралась доверчивой дверью:

Буду тихой и впредь, вот те крест!
Обманула, прикинулась, втерлась в доверье,
Все, придя, полонила окрест.

О, осеннего мира холодное море,

С сердцем спаянная земля!
И застыли в предчувствии снежного горя
Тополя, тополя, тополя…