Горячие точки

Старая армейская шутка гласит: в армии бывает только два неправильных решения – наступать в сторону, обратную фронту и форсировать реку вдоль берега, а не поперек. Все остальные решения являются более или менее целесообразными. На случай, если что-то не вышло, в запасе есть другая шутка: я начальник – ты дурак. То есть я решил, а ты не смог исполнить. В Ханкале никто не признает, что операция провалена. Напротив, чем бы она ни закончилась, будут рапорты об успешном выполнении задачи, о трофеях, о каких-то виртуальных трупах боевиков.

На первый взгляд, дикая смесь самодурства и страха ответственности. Но есть и другой, более глубокий смысл. Солдат не должен сомневаться в правильности командирского решения, а для этого в нем должен быть уверен сам командир. И не смотря на потери, которые понесла армия в ходе реформ и сокращений, сомневаться в профессионализме командиров преждевременно. Они умеют воевать. Но хуже некуда после переговоров снова драться за уже взятые когда-то с кровью рубежи.

Те, кто задумывает войны, сидят далеко от окопов. Они не видят лица людей, которых отправляют в ад. Они только посылают своим воинам напутствия и сулят награды. Они знают, что за любые потери можно получить индульгенцию. Достаточно сделать погибших героями. А искалеченным вручить ордена.

Поэтому армия – в одной руке автомат, а в другой Уголовный кодекс – ведет с противником игру в «казаков-разбойников».

Война – это наука, и в ее формулах жизни умножаются на дни, дни делятся на трудности, вводятся поправки на противника и. общественное мнение. Как будто не ясно, что на войне одни убивают, другие погибают, и война без потерь не бывает. Но война – это еще и продолжение политики. А ее у нас на Кавказе как не было, так и нет.

В академиях учат, что для успеха война должна начинаться с первым теплом, а заканчиваться с первым листопадом. И когда в октябре 99-го я шел с колонной в глубь мятежной Чечни, я видел, что все хотят вернуться домой с победой до наступления холодов.

В ноябре мы так правильно и стремительно наступали, что я все еще верил в скорое приближение последнего акта: никто не хотел зимовать в горах.

А теперь все устали, всем нужна передышка. Значит, скоро будет объявлен перерыв. Как было после Хасавьюрта.

Только это – не долгожданный мир на чеченской земле. При всех своих пушках-самолетах, передовых военных мыслях мы умудряемся снова остаться в дураках.

А значит, все начнется сначала.

Мага сидит и матом кроет всех – это обратная сторона его неутомимости. Он шел первым и первым должен был погибнуть. Но жив и теперь крепко ругается.

Амир спит, даже не найдя свой спальный мешок, просто на доске.

Гуся, взяв свою доску на колени, поет. Безклубов, перекрестившийся после нашего возвращения, кажется, один слушает его песню.

...Ачхой-Мартан, Ярыш-Марды —
Язык сломать как дважды два.
Налей, братан, живой воды,
Да повторяй мои слова:

Эй да, лей-ка, налей
За командира, да жизнь на весах.
Эй да, лей-ка, налей
Третий за тех, кто нас ждет в небесах.

Меня красавица-жена
Ждала с войны, ждала живым.
Да похоронка не дошла,
Я был убит, я просто дым.

Эй да, лей-ка, налей,
Чтоб все возвращались живыми домой.
Эй да, лей, не жалей
За этот тост всем еще по одной...

Леша Самохин вдруг встрепенулся: легкий ветерок, дувший с запада, стал путаться, ломаться и в итоге понесся на восток. Но сил для радости не осталось. И уже под утро Гуся вдруг не своим голосом заголосил, как ребенок протягивая руку с пальцем в небо: звезды!

Утром свершилось долгожданное чудо: туман рассеялся. К обеду прилетел на вертушке радостный Щур, привез продукты, воду, водку, аккумуляторы для радиостанций и забрал нашу съемочную группу.

С прилетом вертолета появились больные. Что толку было стонать раньше, без вертолета ведь никуда не денешься. Но сырость и холодная земля сделали свое дело – троих солдат отправили сначала в Ботлих, а затем дальше, в Буйнакск, в госпиталь. А остальные остались в горах – завершать операцию по уничтожению бандформирований в верховьях реки Шаро-Аргун.

В тот день мы летели с начальником штаба высокогорной группировки в Ботлих, и трезвые, во все горло пели Гусину песню, пытаясь перекричать гул несущего нас домой вертолета:

...Мой друг, он в Чечне уже всем надоел,
Он где не бывал – разве только в раю.
Опять Россию ведут на расстрел,
А встать за нее, значит, встать на краю.