Горячие точки

В это время доктор вдруг пошатнулся, широко развел руками, пытаясь за что-то уцепиться, чтобы не упасть. Его поддержал сзади какой-то солдат. Доктор оперся о стол, помотал головой и снова принялся за очередного раненого. «Пьяный, что ли?» – подумал я. А доктор был не пьян. Он был тоже ранен.

Уже потом я узнал, что это был один из тех советских докторов, которые в момент начала нашего штурма оказались внутри Дворца. Этих врачей в срочном порядке дернули из военного госпиталя, где они работали, к Амину, который по указанию кого-то из наших начальников был отравлен поваром. Обычная несогласованность действий, которая всегда бывает при проведении серьезных операций: сами травим и сами же лечим! Что самое интересное, эти наши доктора спасли Амина! Поставили ему капельницу, провели в срочном порядке какие-то процедуры... Правда, потом Амина все равно убили.

Наконец дошла очередь до меня. Санитар записал в какую-то обтрепанную тетрадку мои данные. Доктор бегло осмотрел меня, вколол пару уколов, вполголоса бросил санитару:

– Этого надо оперировать... Перевязать... Готовить к эвакуации... Я примостился неподалеку от входа на каком-то тряпье, чувствуя, как мне становится все лучше и лучше.

В углу я заметил Сашу Звезденкова. Он был чисто перевязан и выглядел заметно веселее, чем возле Дворца.

– Орел! Ты, что ли? И ты здесь! – воскликнул Саша. – Что у тебя? Жив? Ты глянь, а я тебя и не узнал. Во раскрасили! Курить будешь?

Я кивнул. Саша прикурил сигарету, сунул мне в губы. Я с удовольствием затянулся.

В лазарете началось какое-то шевеление. К нам с Сашей подошел санитар.

– Товарищи офицеры, давайте я помогу выйти: там машина пришла, вас повезут в госпиталь.

Черт возьми! Уезжать куда-то мне совсем не хотелось. Голова была ясная, раны чуть саднили, но не так уж сильно. Все ребята остаются здесь, мы вроде бы победили, а тут – уезжать!

– Старик, а может быть, останемся? – обратился я к Саше. – Я себя вроде бы неплохо чувствую... Обидно уезжать...

– Да я сам об этом думал! – отозвался он. – Но как?

– Давай выйдем на улицу, как будто бы к машине, а сами смоемся, – предложил я.

Саша помог мне подняться, и мы потихоньку двинулись к дверям. Метрах в десяти от входа стоял крытый брезентом грузовик, куда санитары уже загружали тяжелораненых (или убитых?). Мы с Сашей свернули за угол и поковыляли к нашей комнате.

Сейчас придем к себе, ляжем на свои места, отдохнем немного. А там и наши все подойдут. А там – можно и в госпиталь! Мы поднялись на ступеньки, прошли по засыпанному гравием коридору, отодвинули плащ-палатку, зашли в нашу комнату. и не узнали ее. Там все было перевернуто вверх дном. Все койки от окон были отодвинуты, матрацы валялись на полу. На них сидели и ели что-то из консервных банок солдаты «мусульманского батальона». Я вспомнил, что перед боем оставил у себя под матрацем подмышечную кобуру, которую купил еще летом в дукане на Зеленом рынке. Кобура была очень удобная и мягкая – не в пример нашим штатным! Но где теперь моя койка? И кобура, конечно же, пропала. Ну и Бог с ней! Главное – жив!

– Вот они где! – послышался сзади возбужденный голос. – А я смотрю – вроде бы за угол свернули, а они тут.

– Товарищи офицеры, ну что же вы... Вам надо в госпиталь, пойдемте! Не драться же с вами.

На пороге стояли солдат-санитар и молодой лейтенант из «мусульманского батальона». Они подхватили нас под руки и повели к грузовику.

Грузовик уже был полностью загружен. Ближе к кабине на металлическом полу лежали убитые и тяжелораненые. Остальные сидели, привалившись к бортам, друг к другу. В кузов вскочили и два солдата из «мусульманского батальона». Из их разговора я понял, что мы едем в наше посольство и что нас прикрывать будут две БМП: одна впереди, одна сзади.

Солдаты в кузове взяли автоматы наизготовку.

– Могут обстрелять! – пояснил один из них. – Еще стреляют!

Машина тронулась. В это время вдруг откуда-то появился наш Титыч. Он увидел меня и Сашу, сидящих у заднего борта, и закричал:

– Саша! Валера! Ребята! Что с вами? Ребята! Машина, переваливаясь на колдобинах, поехала, а Титыч бежал за нами, размахивал руками и кричал:

– Ребята! Саша! Валера!

А мы с Сашкой, не сговариваясь, закричали:

– Титыч! Забери нас! Оставь нас здесь!

– Ребята! Нельзя! Надо в госпиталь.

– Титыч, оставь нас здесь, у меня правая рука в порядке, стрелять могу! – кричал я, размахивая пистолетом. Мне очень не хотелось уезжать. Я представлял, как завтра, да нет, уже сегодня утром, ребята все соберутся в нашей комнате. Как придет Бояринов и скажет, что мы – молодцы и что вот, мол, мы и собрались, как и было загадано вчера. Было до слез обидно уезжать сейчас, когда мы победили, когда все хорошо.

Мы проехали по нижней дороге, левее Дворца. Он все так же стоял на горке, освещенный прожекторами. Все окна в нем были выбиты: не то, что стекол, даже следов рам не было. На втором и третьем этажах что-то горело, и из окна тянулся дымок. Изуродованный болванками «Шилок» и гранатометами, весь в копоти и щербинах от пуль и осколков, он все равно смотрелся величественно.