Горячий 41-й год

— Что ж, тогда я победил, сегодня у тебя кратковременный успех, — Третьяков интригующе усмехнулся. Улыбнулся, совершенно без страха и его солдат, как будто они знали какой то секрет. И в отличии от Краузе, безмятежно наблюдавшего за сценой встречи заклятых врагов и с интересом слушащий переводчика, Зейдель насторожился.

— Майор, ты так уверен в будущем, наверно думая что я тебя тоже отпущу? Ошибаешься: в этом не вижу необходимости. А твоё будущее и будущее солдата довольно мрачно.

— Ну…, в этом я сомневаюсь. Но в отличии от тебя, точно знаю твоё будущее и то, что ты никогда не будешь капитаном, а твой друг Краузе майором.

— Я, майор Третьяков, уважаю твоё самообладание, но твоё будущее и своё здесь определяю я, обер-лейтенант Зейдель. И будущее будет следующим: сейчас достану пистолет и вам обоим прострелю коленные чашечки и буду наслаждаться вашими воплями и корчами от боли. А когда мне и моему другу надоест слушать, заткнём вам рты, свяжем и бросим в кузов вон той машины. Доживёте до районного центра — окажем медицинскую помощь. Сдохнете по дороге… И чёрт с вами. Только за поимку тебе: живым или мёртвым я капитана получу. А ты подполковником никогда не станешь. — Зейдель медленно расстегнул кобуру и с удовлетворением заметил, как солдат с беспокойством и с непонятным ожиданием посмотрел на своего командира. Но, тот дождавшись, когда Зейдель передёрнет затвор, вдруг сказал.

— Посмертно, капитана вполне возможно дадут…, а может не дадут и похоронят тебя обер-лейтенантом… И твоему другу Краузе будет всё равно в могиле лежать — капитаном или майором.

Зейдель уже прицелился в колено майора, но услышав то что он сказал, опустил пистолет и Краузе с досадой вскрикнул: — Курт, да стрельни ты ему колено. Надоело слушать.

Но, услышав окончание перевода, вновь вскричал: — Нет, нет, погоди… Мне интересна его самоуверенность.

— Да, блеф это, Дитрих… Время просто тянет.

— Но ты, Курт, пистолет опустил. Тоже интересно стало… Пусть говорит, какая разница или ты сейчас ему колено прострелишь, или через пять минут. А мне вот интересно: то ли наконец то он забоялся своей участи, то ли у него всё таки есть информация. Давай послушаем.

— Хорошо, Третьяков, говори. Если у тебя есть стоящая информация, то ладно. Так и быть не буду стрелять. Потом с тобой и с солдатом вопрос решать будем, — Зейдель демонстративно поставил пистолет на предохранитель и вложил его в кобуру.

— Хорошо, но у меня просьба, — Третьяков продолжал оставаться спокойным и голос у него тоже был спокойным. Майор мотнул головой на солдата, — пусть отведут его и окажут ему медицинскую помощь.

Солдат встрепенулся и встревожено заговорил: — Товарищ майор, я не хочу… я с вами, товарищ майор…

— Иди, Петр, иди и живи. Делай, как я говорю…, — двое солдат подхватили сопротивляющегося русского и потащили его в сторону колонны автомобилей, а в мозгу у Зейделя зазвенели тревожные звоночки. Что то тут было не так, но что не понятно. Русский Третьяков просто не мог сейчас представлять какой-либо угрозы. Но всё равно: взгляд, которым он провожал своего солдата, спокойствие, не вязавшиеся с мыслями что он испугался — всё это больше и больше тревожило Зейделя, а Краузе наоборот забавляло.

Проводив взглядом солдата, майор Третьяков повернулся к немцам: — Самое печальное для вас, что жить вам осталось совсем чуть-чуть… А в доказательство этому я сейчас кое что покажу вам… Смотрите.

Третьяков торжествующе улыбнулся, поднёс руку ко рту и, впившись зубами в большую меховую рукавицу, стал с усилием стаскивать её, но что то мешало и она застряла на кулаке.

— На, помоги снять, — Третьяков протянул руку к Зейделю и тот машинально, сделав пару шагов вперёд, стал стаскивать рукавицу, которая на удивление легко снялась с руки. Лишь через пару секунд до Зейделя и пододвинувшегося Краузе дошло, что в кулаке майор сжимал русскую гранату без кольца.

— Вот это я и имел в виду, — Третьяков разжал кулак и сразу же послышался щелчок взрывателя. Краузе жалобно взвыл и попытался отскочить в сторону, но русский быстрым движением внезапно обхватил обоими руками Краузе и Зейделя за шеи и не дал им сбежать.

— Вместе, вместе умрём, — торжествующе закричал майор.

— Сволочь, он переиграл…, — это было последнее, что успел подумать Зейдель.

Эпилог

— Вот это да? — В восхищении выдохнул я, — такого в книге не прочитаешь.

Ночь пролетела незаметно и до Бреста оставалось минут тридцать. Коньяк так и остался не выпитым, зато за ночь мы выдули стаканов по шесть чаю и умяли под рассказ всю закуску. Пётр Николаевич был в ударе: то ли действительно ему надоело рассказывать официальную версию пионерам, где надо было рассказывать о руководящей роли партии, о патриотизме советских людей, о победах, и о многом другом, что относилось к пропаганде. А сейчас перед ним сидел благодарный слушатель, которого он видел в первый и в последний раз и как это бывает в поездах — он выложился.

— Да…, — задумчиво протянул Пётр Николаевич, — вот так и было. Слушай, Боря, а коньяк то у нас стоит. Ну-ка давай ещё по "пять грамм"…