Горячий 41-й год

Патронов осталось тоже мало, мы держали оборону в доме уже два часа, да и самих нас осталось тоже двое — я и Петька. Один из разведчиков, по моему приказу, ещё в начале боя смог прорваться и уйти, чтобы рассказать как мы погибли и даже если он будет бежать всё время не останавливаясь, то до базы доберётся в лучшем случае за три часа. Трое остальные сопровождающие разведчики погибли один за другим, а мне ничего. Даже стыдно перед погибшими и раненым Петькой. Хотя сейчас он был ранен только в плечо и навылет. Наскоро его перевязал и он держится молодцом: залёг у порога сеней и не даёт немцам вломиться в избу через двери, а я прыгаю, переползаю от окна к окну и короткими очередями держу немцев на расстоянии. Правда, это расстояние всё сокращается и сокращается. И очереди мои звучат всё реже и реже. Помощи ждать не приходится и от силы ещё максимум минут тридцать сумеем продержаться и всё.

От порога сеней загрохотала очередь и там с грохотом кто то упал и жалобно закричал от боли и от сознания, что ему не повезло. Петька заматерился и чуть сдвинувшись в сторону стал смотреть в глубь полутёмного, длинного пристроя к избе: — Сволочь, вот чего попёрся к нам? Чего орёшь? Мало что ли, так на…, — прозвучала короткая очередь и крики оборвались.

— Товарищ майор, у меня только половина рожка осталось, а у вас?

— Да у меня не лучше. Ещё две гранаты осталось.

Наступила тишина, но она была относительной: за сараями и остатками забора слышались команды на немецком языке, перекликались солдаты, перебегая с места на место. Иной раз доносились голоса и мат полицейских. Кстати, их немцы пустили первыми: не стали рисковать своими солдатами и правильно. Сейчас семь убитых полицейских лежали у ворот, срезанные нашими очередями, а двое у крыльца. Они пытались минут через десять, после первой стычки, незаметно пробраться от сараев. Зря, их успели засечь. Где то дальше, гудели двигатели машин, а перекрывая все эти звуки, вдруг жестяным голосом заговорил рупор.

— Майор Третьяков, сдавайтесь. Ваше сопротивление бессмысленно. Вы меня слышите? Ответьте.

— Слышу, — закричал я.

— С вами говорит обер-лейтенант Зейдель. Сдавайтесь, даю слово немецкого офицера, что вам на этом этапе будет сохранена жизнь. Потом…, честно говорю, посмотрим по обстоятельствам. Вполне возможно жизнь будет сохранена. Вы проиграли, а я выиграл. Всё по честному…

— Я не один здесь. Как насчёт других? — Петька вытаращил глаза, а я ему подмигнул из своего угла, держа под прицелом сразу три окна.

— Вашим людям тоже будет гарантирована жизнь.

— Хорошо, подумать можно? Пять минут…

— Да…

— Товарищ майор, только без обид — Вы что сдаваться надумали? — Петька непонимающими глазами смотрел на меня.

— Петька, ты чего? Вроде вместе уже почти полгода воюем и так обо мне подумать…

Подчинённый смутился и извиняюще забормотал: — Да блин, голова кругом идёт… Жить хочется, а осталось чуть-чуть… И умереть хочется по нормальному… Ворвутся солдаты, а мы их с собой взорвём… гранатами…

— Да мне тоже так хочется. Ну, ворвутся сюда немцы, а мы их взорвём. Уничтожим простых солдат и наш старый знакомый Зейдель получит капитана. Только у меня сейчас более интересное предложение есть. Зейдель думает, что он охотник, а мы дичь. А мы сейчас повернём так, что из охотника он превратится в дичь.

— Как это? Мы здесь — он там, — Мой ординарец непонимающе смотрел на меня.

— Во…, правильно думаешь. Поэтому будем сдаваться, — я замолчал и с любопытством наблюдал за тем как на его лице сменялась целая гамма чувств — от неверия в то, что я говорю, до того что его начальник вдобавок ещё и сошёл с ума. Я засмеялся, — у меня только сейчас это решение появилось. Смотри, что делаем. У меня две гранаты Ф-1. Я их беру в руки, зубами выдёргиваю кольца и гранаты держу зажатыми, а ты мне на руки одеваешь шубенки. Они как раз налезут на кулаки с гранатами. Подымаем ручки и идём вместе сдаваться. Голову на отсечение даю, я бы сам так сделал, но Зейдель захочет с нами пообщаться и обязательно подойдёт. Пообщаемся, а как надоест или увидим, что он сейчас отойдёт, я разжимаю руки и взрываемся вместе с ним и обступившими солдатами. Красиво придумал, Да?

Раненый ординарец восхищённо хмыкнул: — Ну и голова у вас, товарищ майор. В жизни до такого не додумался бы, особенно насчёт рукавиц — я согласен.

Я достал обе гранаты из кармана кожаной куртки, разогнул усики и, прижав спусковые рычаги к рубчатому корпусу, выдернул зубами кольца и мотнул головой: — Давай, помогай.

Петька на карачках неуклюже подобрался ко мне и, сопя от усердия, морщась от боли в раненом плече, натянул шубенки на кулаки. Потом ощупал меховые рукавицы и удовлетворённо кивнул: — Хватит места разжать руки… А так и не видно. Нормально.

Мы поглядели друг другу в глаза. Пора.

Я повернулся и закричал в окно: — Зейдель, не стреляйте… Сдаёмся…

— Пошли, — мы поднялись с пола и вышли в сени, где у порога лежал убитый десять минут тому назад молодой немецкий солдат. Петька слегка пнул его ногой и осуждающе сказал.