Горячий 41-й год

Через дверь, пыхтя и толкая друг-друга, трое немецких солдат затащили громоздский ящик и с грохотом поставили его в дальний угол кабинета. Солдаты были высокого роста, с грубыми, крупными чертами лица, с длинными обезьяними руками и без малейшего присутствия интеллекта в глазах.

Увидев испуганную русскую девушку, солдатня с гоготом и грубым хохотом обступила табурет. А один из них без всякого стеснения облапил Олесю, при этом больно стиснув юную, упругую грудь, и обратясь к офицеру закричал: — Господин обер-лейтенант, отдайте её нам на часик, всё равно её изувечите…

Олеся обмерла от страха и вся сжавшись в комок в объятьях солдата, с мольбой глядела на Зейделя, моля его о помощи. Помедлив секунд двадцать, за которые остальные двое солдат тоже бесстыдно облапали девушку, Зейдель медленно поднял и рявкнул по-русски.

— Смирно! Вон отсюда скоты…, — солдаты, как ошпаренные отшатнулись от арестованной и с готовностью выпрямились в строевой стойке, щёлкнув каблуками.

— Вон, — свирепо прокричал Зейдель и солдаты мигом испарились из кабинета, — я с вами потом разберусь.

Курт подошёл к Олесе и стал участливо помогать ей поправлять порванное платье и успокаивать вновь выбитую из себя девушку. Эти трое тоже были частью плана психологического воздействия на подпольщицу.

— Ну…, ну…, давай успокаивайся… Пока я здесь тебя никто не обидит…

Посчитав, что девушка успокоилась, Курт опять стал гнуть свою линию: — Олеся, перед тобой сейчас есть два пути, два выбора. Первый, ты говоришь "Да". Да — я буду работать с вами. Да — я хочу оказать помощь Великой Германии. Понимаешь, только одно слово — ДА. И пару простых формальностей… И я даю слово немецкого офицера, что через час тебя незаметно вывезут отсюда и где-нибудь на безлюдной улице отпустят и ты спокойно пойдёшь домой. Даю также слово, что об этом ни кто никогда не узнает — это не в наших интересах. Я понимаю: моральные терзания, русская совесть… Но завтра ты об этом будешь вспоминать как о страшном сне. Ты будешь на свободе: гулять, спать, общаться с подругами, с мамой, с братом… Целая, здоровая и невредимая и впереди целая жизнь. Ты понимаешь о чём я говорю?

Девушка затравленно кивнула головой и снова залилась слезами: — Вы меня толкаете на предательство. Вы что не понимаете? Я же комсомолка…

— Олеся, это всё слова. Пустой звук. Ты противопоставь простое слово "Да" и свою юную жизнь. Вот скажи слово "Да". Просто скажи…, даже не в связи с тем, что я тебе говорил. Говори…

— Да…, — жалобно и испуганно протянула девушка.

— Видишь, как просто. Скажи ещё.

— Да… да…, но я не могу, — всхлипнула с надрывом девушка.

— Ты что не понимаешь что с тобой будет? Хорошо объясняю. Ты меня слушаешь? Кивни головой.

Заплаканная, но от этого не ставшая некрасивой, Олеся кивнула головой.

— Хорошо. Ты видела этих безмозглых солдат? Вот для начала тебя отдадут им, чтоб сломать тебя. Они без жалости сорвут всю одежду и сначала тебя затискуют и обслюнявят. А затем все втроём грубо изнасилуют. Затем тебя голую утащут к Отто и этот вежливый немецкий фельдфебель привяжет тебя к креслу. Ну, ты кресло видела и начнёт загонять под ногти иголки. Но вот у него есть своя причуда: он всегда предлагает выбор. Какие иголки загонять — Холодные или раскалённые? Все дураки выбирают холодные. Но мне тебя жаль, поэтому даю совет — выбери раскалённые. Ну, что ты опять заплакала? Сколько в вас женщинах этих слёз?

Через пару минут Курт продолжил: — Олеся — "ДА" и через час ты дома. Вдумайся…

— Вы не обманете меня? — Зейдель внутри души уже отчаялся добиться в ближайшие часы чего либо от неё и был обрадован такой неожиданной удаче, что так быстро сумел сломать сопротивление юной подпольщицы, но умело скрыл радость.

— Я же, сказал — слово немецкого офицера. Об этом будут знать трое человек — я, ты и обер-лейтенант Краузе. Всё. Так ты согласна? — Всё ещё не веря, спросил Зейдель.

— Да, — опустив глаза, прошептала Олеся.

— Молодец. Подожди немного и мы тебя отпустим, — Зейдель поднял трубку и позвонил в кабинет Краузе.

— Дитрих, приходи. Всё нормально.

В течении пяти минут, пока не пришёл Краузе, Курт суетился вокруг Олеси ворчливым тоном успокаивая девушку и та даже несмело улыбнулась, когда обер-лейтенант спросил — Что она будет делать сегодня вечером?

— К сожалению, Олеся, это только шутка. Раз ты согласна, то мы не можем с тобой встречаться, а жалко.

Скрипнула дверь и в кабинет зашёл с папкой в руках серьёзный Краузе. Он деловито прошёл к столу, сел на стул и стал раскладывать перед собой бумаги с напечатанным текстом на немецком языке. Закончив приготовления, он поднял голову и посмотрел на товарища.

— Олеся, — начал Зейдель, ты сейчас подписываешь бумагу и уходишь. На, держи ручку и подпиши вот здесь, — комендант подтянул листок бумаги к краю стола, протянул девушке ручку и пальцем показал строчку, где она должна расписаться.

— Что это? — Прозвучал испуганный вопрос и девушка снова сжалась.