Горячий 41-й год

— Ооо…, оооо…, какая козочка, — Дитрих вернулся на своё место и сел, — Давай, Курт, теперь дело за тобой.

Курт, пододвинулся вместе со стулом к стулу девушки и оказался напротив её. Мягким голосом начал говорить: — Прошу извинить моего друга за такую непосредственную реакцию на вашу красоту. Вы действительно очень красивы и привлекательны. Даже обидно, что мы встречаемся в таких двухсмысленных обстоятельствах.

Девушка, услышав чистый русский язык в устах немецкого офицера, в удивлении подняла глаза и посмотрела на Курта.

— Мы знаем что вас зовут Олеся Гринкевич и вы входите в молодёжную организацию…

— Я вам ничего не скажу, — твёрдо заявила девушка.

— А пока и ничего не надо говорить. Я предлагаю вам для начала просто поговорить. Вот вы знаете кто я такой?

Девушка твёрдо сжала губы и молчала.

— Олеся, я ведь не спрашиваю фамилии ваших друзей, которые действуют против нас. Я задал простой вопрос, который вас ни к чему не обязывает. Так вы всё-таки знаете, кто я такой?

Гринкевич снова подняла голову и быстро взглянула на Зейделя и, посчитав, что она ничего не теряет, кивнула головой и тихо произнесла: — Да…, вы комендант.

— Правильно. А если по вашему, по-советски, то я секретарь райкома. Честно говоря, должность у меня довольно хлопотливая. И вот ещё один безобидный вопрос — А как вы оцениваете мою работу?

— Я не могу оценить…, — тихо прошептала девушка.

— Хорошо. Тогда по другому задам вопрос — А как вы меня лично, вот как человека оцениваете? Я вроде бы не замечен в чём то плохом с точки зрения местного населения.

— Но ведь это по вашему приказу всех евреев согнали в гетто на окраину города, — тихим голосом прошелестела Олеся.

— Да, по моему приказу. Да мы собрали их в одно место, чтобы их лучше контролировать. Всего лишь. Но ведь мы больше ничего им не сделали. Согласись.

— Я не знаю, может и сделали…, — продолжала упорствовать девушка.

— То есть, если так можно сказать, раз на мне нет никаких грехов — значит я не плохой и не хороший — по крайней мере нормальный.

— Я так не считаю.

Зейдель внимательно смотрел на Олесю Гринкевич и про себя радовался, он сумел втянуть девушку в разговор. Это был успех, хотя и частичный.

— Ладно, зайдём с другой стороны. Олеся, посмотрите на моего товарища. Вы знаете кто он такой?

Девушка коротко, исподлобья, взглянула на улыбающегося Краузе и вновь опустила взор. Это было мимолётное движение красивой головки, но оно было наполнено такой грацией, что у Курта сердце пропустило удар.

— Ничего себе, неужели какая то русская соплячка, пусть и красивая, но смогла зацепить меня? — Курт безжалостно задавил в себе даже отголосок чего бы могло быть.

— Ну, что скажешь про него?

— Знаю…, — Олеся помолчала, морща чистый лоб, и спустя некоторое время по детски и наивно прошептала, — он плохой.

— А кто из нас хуже: он или я?

— Вы враги.

— Нет, я же не обсуждаем общий вопрос. Просто хочу услышать один ответ — Кто из нас хуже, а кто лучше?

Девушка непонимающим взглядом посмотрела на Зейделя и перевела взгляд на Краузе, после чего на мгновение задумалась.

— Он хуже, — Зейдель мысленно зааплодировал и подал Краузе незаметный сигнал. Дитрих встал и деловым тоном произнёс.

— Вы тут продолжайте, а я пошёл, — и вышел из кабинета.

— А теперь, Олеся, поговорим более откровенно о твоих друзьях, о твоей деятельности в группе сопротивления. Кто туда входит? Какие планы? Какая связь у вас с теми, кто находится в лесу?

Только что она была несколько расслабленная, а сейчас мгновенно напряглась, внутренне ощетинившись.

— Я ничего вам не скажу, — твёрдо и решительно заявила она.

— Похвально, похвально. Иного ответа я и не ожидал, — Зейдель произнёс таким одобрительным тоном, что Олеся удивлённо вскинула на него глаза.

— Молодец, — ещё раз произнёс Зейдель и, выдержав паузу, продолжил, — только, Олеся, тут есть одна нехорошая деталь. Вот пока я с тобой здесь разговариваю, тебе ничего не грозит. Но если ты будешь упрямиться, я уйду и тобой уже будет заниматься обер-лейтенант Краузе, тот про которого ты говорила что он плохой. Сам по себе он уж и не такой плохой. Он из древнего баронского рода, дворянин. Получил хорошое воспитание и образование, но вот работа у него сейчас, действительно, плохая и грязная. Но он её выполняет хорошо и добросовестно, как и любой немец. Я из семьи рабочего и у меня несколько другое мнение о его работе. Да, она мне тоже не нравится и я рад что занимаюсь другим делом и не пачкаю руки. Но я его не осуждаю, потому что он и я работаем на великую Германию. Ты меня понимаешь?

— Да, я всё понимаю, но ничего вам не скажу. — Твёрдо, как выученный урок, снова сказала девушка, спрятавшись за этими словами.

Зейдель встал из-за стола и стал прохаживаться по небольшому кабинету, продолжая говорить ровным и участливым тоном.