— Нет, нет. Просто пытаюсь понять, как ты проводишь свободное время. Ну, знаешь, завести приятную беседу.
Он продолжает игнорировать, и ничего больше.
К концу операции я словно клубок беспокойства и подавленной ярости. Если он провел эти выходные с другой женщиной, я должна об этом знать. НЕТ. Не должна, говорю себе. Я становлюсь сумасшедшей. Я заставила его подписать контракт, в котором изложила, что он не должен прикасаться ко мне, флиртовать или целовать, и теперь возмущена от мысли, что он трогает, флиртует или целует другую женщину. Я знаю, что сделала это для себя, но какая разница, потому что когда заканчиваю мыть руки и выхожу в коридор, замечаю, что он разговаривает с симпатичной медсестрой
О боже. Меня сейчас вырвет.
Так и есть. Она выглядит так, как я никогда не буду выглядеть для стандартного рабочего дня — завитые волосы, много туши. Я осознанно подтягиваю хвостик, пока продолжаю идти к ним. Я бы с радостью повернула в другую сторону, но они стоят у лифта, а лестница — жуткая до ужаса, поэтому набираюсь смелости, выравниваю плечи и продолжаю идти.
Она подходит ближе к нему и, понизив голос, говорит что-то, я отвожу взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Мэтт улыбается ей. Учитывая, что за все время, проведённое вместе, мне он очень мало улыбался, я хочу пробить дыру в стене.
Не могу понять, почему этот коридор такой длинный. Не могу ускориться, потому что это будет слишком очевидно, но, клянусь, я иду по беговой дорожке, которая ведёт в никуда. Возможно, я могу практически побежать, и никто не заметит?
Рука медсестры касается его предплечья, и где его белый халат?! Обычно он или в костюме, или хирургическом халате. Сейчас Мэтт одет просто в синий халат, и она может водить рукой вверх-вниз по его загорелой руке, если захочет. Возможно, она это уже сделала. Моё лицо превращается в маску ужаса от этой мысли.
Я подхожу ближе и слышу, как медсестра тихо говорит, кокетливым голосом:
— Я была так удивлена, увидев тебя там.
Его реакцию не слышно.
Я сжимаю руки в кулаки, иду прямо к лифту и нажимаю эту кнопку с такой силой, что у меня болит большой палец. Для верности нажимаю ее еще дюжину раз.
— Давай, давай, — бормочу себе под нос.
Вдруг ощущаю присутствие Мэтта позади себя. Его аромат заставляет мою грудь напрячься. Он чуть ближе, чем должен быть. Я смотрю прямо перед собой на наши искажённые изображения на матовой стали. Он стоит совершено неподвижно. Там нет ничего кроме тишины. Интересно, может ли он почувствовать, как я напряжена? Мне нужно постараться разжать кулаки. Цифры на лифте медленно мигают, и, наконец, двери открываются.
Я захожу внутрь, а он за мной. Когда двери закрываются, в маленьком пространстве не хватает кислорода.
Здесь только мы вдвоём. Я нажимаю кнопку седьмого этажа, а он ничего. Я прячусь в углу, скрещиваю руки и смотрю прямо перед собой.
Мэтт тоже поворачивается, так, что мне предоставлен вид на его спину. Он спокойный как удав. Мне интересно, о чем он думает, без сомнений о ней.
От ревности я дрожу. Я никогда такого не ощущала. Не знала, что это возможно, так волноваться из-за такой мелочи, и это меня злит. Ненавижу, что превратилась в такого человека из-за человека, который явно не заинтересован мной, что он даже не повернётся и не обратится ко мне.
Я сжимаю зубы и язвительно говорю:
— Если ты собираешься флиртовать с больничным персоналом, можешь ли ты делать это в более уединенной обстановке? Каждый мог увидеть тебя. Это не совсем профессионально.
Он издаёт небольшой смешок и качает головой. Но все также смотрит вперёд.
Очевидно, мое замечание не стоит ответа.
— Где она увидела тебя, что так удивилась? — спрашиваю я, пытаясь снова привлечь его внимание.
Лифт звонит, останавливается, и двери открываются. Заходит несколько человек, мы ещё не на нашем этаже, но наша уединенность исчезает. Мой вопрос витает в воздухе между нами, и у меня нет надежды на ответ. Мое сердце колотится, и нет сомнения, что каждый в этом маленьком пространстве чувствует напряжение между нами. Замечаю женщину, которая наблюдает за мной, и мне любопытно, может ли она сказать, что я сейчас в муках приступа ревности.
Лифт не может подняться на седьмой этаж достаточно быстро, и когда двери медленно открываются, я почти вылетаю, стремясь к свободе. Хватаю ртом воздух, словно кто-то держит мою голову под водой. Мэтт хватает меня за локоть и болезненно дёргает в сторону коридора, затаскивает внутрь чего-то похожего на кладовку. Позади нас хлопает дверь. Он аккуратно засовывает швабру под ручку двери, чтобы никто не мог войти... или выйти.
Мэтт поворачивается ко мне, и я делаю нерешительный шаг назад. В небольшом количестве света, попадающем из коридора, его жестокая челюсть и острые черты кажутся угрожающими и жестокими. Я стою напротив безжалостного хирурга, человека, который заставляет мужчин плакать, человека, который пугает всех, кто встаёт у него на пути.