Горячий снег

– Я не могу вас ревновать к вашему мужу, - сказал Кузнецов полуиронически, и это, почудилось, прозвучало вымученной пошлостью.

– К моему мужу? - Она расширила глаза. - Кто вам сказал, что у меня муж?

– Вы сами сказали. Разве не помните? А впрочем, простите, Зоя, это не мое дело, хотя я был бы рад, если бы у вас был муж.

– Ах да, сказала тогда Нечаеву.. Какая чепуха! - Она рассмеялась. - Я хочу быть вольным перышком. Если муж - значит, дети, а это совершенно невозможно на войне, как преступление. Понимаете вы? Я хочу, чтобы вы знали это, Кузнецов, и вы, Уханов… Просто я вам верю, вам обоим! Но пусть у меня будет какой-то серьезный и грозный муж, если вам хочется, Кузнецов! Ладно?

– Мы запомнили, - ответил Уханов. - Но это не играет роли.

– Тогда спасибо вам, братики. Вы все-таки хорошие. С вами можно воевать.

И, закрыв глаза, как перед ощущением боли, преодолевая себя, отпила глоток из фляжки, закашлялась, тотчас засмеялась, помахав варежкой перед вытянутыми, дующими губами. С отвращением, как заметил Кузнецов, она отдала фляжку, посмотрела сквозь влажные ресницы на Уханова, невозмутимо завинчивающего пробку, но сказала не без веселого изумления:

– Какая гадость! Но как все же хорошо! У меня сразу лампочка в животе зажглась!

– Может, повторить? - спросил добродушно Уханов. - Вы разве в первый раз? Это самое…

Зоя качнула головой:

– Нет, я пробовала…

– Уберите фляжку, и чтоб я не видел! - резко сказал Кузнецов. - И проводите Зою в санроту. Там ей будет лучше!

– Ну, зачем вы хотите мной командовать, лейтенант? - шутливо спросила Зоя. - Вы, по-моему, подражаете Дроздовскому, но не очень умело. Он бы железным голосом приказал: "В санроту!", и Уханов ответил бы: "Есть".

– Я бы подумал, - сказал Уханов.

– Ничего не думали бы. "Есть" - и все!

– Од-держивай!.. Спуск! - донеслась спереди угрожающая команда. - Тормоз! Расчеты к орудиям!

Кузнецов повторил команду и пошел вперед, в голову батареи, где вокруг упряжки первого орудия густо столпились солдаты, руками придерживая станины и колеса, упираясь плечами в щит, в передок, а ездовые с руганью и криками натягивали поводья, сдерживали лоснящихся от пота лошадей, приседающих на задние ноги перед крутым спуском в глубокую балку.

Передняя батарея миновала накатанный, натоптанный, стеклом вспыхивающий ледяной спуск, благополучно прошла по дну балки, и орудия и передки, по-муравьиному облепленные кишащими солдатами, подталкиваемые ими снизу, подымались на противоположный скат, за которым извивами текла и текла в степи нескончаемая колонна. А далеко внизу, на дороге, поджидающе стоял командир взвода управления старшина Голованов и кричал надсадным голосом:

– Давай… давай на меня!

– Осторожней! Ноги лошадям не переломать! Расчеты од-держивай! - скомандовал Дроздовский, подъезжая на лошади к краю спуска. - Командиры взводов!.. Погубим лошадей - на себе орудия покатим! Одерживай! Медленней! Медленней!..

"Да, если переломаем ноги лошадям, на себе придется тащить орудия!" - подумал в возбуждении Кузнецов, вдруг сознавая, что и он, и все остальные полностью подчинены чьей-то воле, которой никто не имеет права сопротивляться в неистово-неудержимом, огромном потоке, где уже не было отдельного человека с его бессилием и усталостью. И, упиваясь этой поглощающей растворенностью во всех, он повторил команду:

– Держать, держать!.. Все к орудиям! - и бросился к колесам первого передка, в гущу солдатских тел, а расчет с озверелыми лицами, с хрипом навалился на передок, на колеса заскользившего по крутому скату орудия.

– Стой, зараза! Ос-сади! - вразброд закричали на лошадей ездовые. Они будто очнулись и, крича, страшно раскрывали рты в ледяной бахроме на подшлемниках.

Колеса передка и орудия не вращались, стянутые цепями тормоза, но цепь не врезалась в накатанную до полированной гладкости, набитую дорогу, и валенки солдат разъезжались, скользили по скату, не находя точек опоры. А тяжесть нагруженного снарядами передка и тяжесть орудия неудержимо наваливались сверху Деревянные вальки изредка ударяли по задним натруженным ногам присевших коренников с задранными мордами; ездовые дико закричали, оглядываясь на расчет, ненавидя и умоляя взглядом, - и весь клубок трудно дышащих, нависших на колеса тел покатился вниз, убыстряя и убыстряя движение.

– Одерживай! - выдохнул Кузнецов, чувствуя необоримую тяжесть орудия, видя рядом налитое кровью лицо Уханова, широкой своей спиной упершегося в передок; а справа - выкаченные напряжением круглые глаза Нечаева, его белые усики, и неожиданно в разгоряченной голове мелькнула мысль о том, что он знает их давно, может быть, с тех страшных месяцев отступления под Смоленском, когда он не был лейтенантом, но когда вот так же вытягивали орудия при отступлении. Однако он не знал их тогда и удивился этой мысли. - Ноги, ноги берегите… - выдавил Кузнецов шепотом.