Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров

– Держись за меня и не упади в пруд, я сейчас, – сказал Алексей.

Ее глаза с улыбкой задержались на его лице, а он сосредоточенно вертел туфлю в руках, сначала не зная, что с ней делать, туфля же еще хранила живое тепло, была узенькой, лаковой, какой-то беспомощной от этого – и он, ни разу в жизни не имея дела с этими хрупкими женскими вещами, наконец решился и начал растягивать задник осторожно; что-то треснуло в ней, и Валя ахнула даже.

– Ну конечно! Теперь я осталась совсем без ничего. Надо же приложить свою силу. Это ведь туфля – не орудие! Дай, пожалуйста, иначе останусь босиком… – Она спрыгнула с перил, потопала надетой туфлей, договорила с опущенными ресницами: – Ну ладно уж. Спасибо, – и, прощая, подняла на него глаза, словно чем-то синим осветив на миг, а он, мысленно ругая себя за свою медвежью услугу, готовый сказать, что его фронтовых денег, полученных за подбитые танки, хватит на десяток пар туфель, взял ее под руку, спросил с озадаченностью:

– Все-таки тебе можно так ходить?

– Конечно. Пошли, – закивала она. – Но, знаешь, танцевать не будем.

Они брели по аллеям мимо толп танцующих, среди потока масок, среди смеха и огней; им обоим было тревожно немного: Алексею – от рассеянно-ласкового, затуманенного взгляда Вали, оттого, что покорная рука ее доверительно лежала на его рукаве; ей – оттого, что казалось, будто она снова плывет с ним по той теплой реке, как в ту звездную ночь, а под ними жуткая, чернеющая глубина.

– Ты что-нибудь помнишь? – спросила она шепотом.

– Всё.

Впереди над вершинами деревьев катился, мчась на одном месте, огненный круг чертова колеса, там разносился озорной визг, и Валя, сильно сжав локоть Алексея, снова сказала шепотом:

– Нет, ты ничего не помнишь.

Здесь откуда-то из толпы неожиданно вынырнули Виктор Зимин и Ким Карапетянц, оба потные, на погонах поблескивало конфетти, закричали одновременно:

– Дмитриев! – Но, заметив Валю, тотчас же переглянулись, сделали углубленно-серьезные лица, и Зимин покраснел. – A-а, ты не один! Извините, пожалуйста!

– Это мои друзья, – представил Алексей. – Познакомьтесь!

Валя протянула руку, сказала:

– Я рада…

Зимин и Карапетянц, разом вытянувшись, откозыряли, поочередно пожали ее руку и, чувствуя крепкое ответное пожатие, несколько смущенно назвали фамилии, потом подумали и назвали свои имена.

– Где вы были? – спросил Алексей и чуть не засмеялся, уловив после своего вопроса неловкое переминание товарищей.

– Мы? – спросил Карапетянц солидно.

– Мы? – спросил Зимин и скосился на чертово колесо, однако Карапетянц, предупреждая его, кашлянул дипломатично.

– Вы были на чертовом колесе? – сразу догадалась Валя. – Хорошо там?

– О, замечательно! – с искренним восторгом воскликнул Зимин. – Очень хорошо! Знаете, оттуда весь парк виден, ракеты, огни!..

Карапетянц же, не разделяя этого восторга, договорил совершенно серьезно:

– А когда кто-то завизжал в другой кабине, Витя хотел открыть дверцу и, понимаешь, спасать!

– Вот уж не так… Зачем ты преувеличиваешь как-то… – сконфузился Зимин. – Ну, до свидания, мы должны идти, Ким. Нам надо. – И необъяснимо почему обратился к Вале по всей форме: – Разрешите идти?

– Конечно.

Они так же мгновенно исчезли в толпе, как и появились, и Валя сказала улыбаясь:

– Какие славные ребята! Это самые младшие?

– Самые младшие.

Слева, на площадке аттракционов, колыхалась под фонарями толпа; возле нее шныряющими стайками бегали мальчишки, лезли на деревья, на спины людей, стараясь через их головы увидеть все, что делалось за барьером; соединенный хохот и гул голосов волной проходил по сгрудившейся толпе и замирал; иногда в короткой тишине слышались вопросы:

– Промазал? Промазал?

– Что здесь происходит? – спросил Алексей какого-то бедового вида остроносого мальчишку в кепке с пуговкой.

– Соревнование снайперов, товарищ военный! Гляньте-ка!

– Давай посмотрим, – предложила Валя. – Это интересно.

Они протиснулись сквозь толпу к перилам, потом услышали один за другим сухие и звонкие щелчки, увидели холодную глубину тира, освещенную электрическими лампочками; сразу чуть-чуть запахло порохом и мокрыми опилками. Оказывается, стреляли двое военных: один из них, судя по эмблеме на погонах, курсант автомобильного училища, с неподвижным, равнодушным лицом, белобровый, весь как бы непроницаемый, стоял перед барьером, опершись на духовое ружье, в уголке тонкого рта зажата потухшая папироса; новенькая фуражка была сдвинута на затылок; другой – лежа грудью на барьере, со старанием целился, долго устраивая локоть, шинель неуклюже коробилась на широкой его спине.

Раздался выстрел. Пулька щелкнула в глубине тира.

По толпе наблюдателей опять прокатился шум, хохоток, вокруг на разные голоса неистово закричали мальчишки:

– Мазила! В белый свет, как в копейку! Куда стреляет?

– Пушку ему дайте, он из пушки трахнет!

Довольно пожилой, усатый, кряжистый человек в солдатской шинели без погон и без ремня слегка толкнул плечом Алексея, выговорил с азартом и огорчением:

– Что ж это он, а? Шестой раз мажет! Ишь новую моду взял! Из вашего училища, должно?