Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки

— Жизнь прожил разную. То недород, то засуха. Я бы завел протез, да тут подфартило. Приехал к нам в деревню такой же как я инвалид. У меня левая деревяшка, у него правая. Мы с ним и сговорились, что будем покупать одну пару обуви на двоих. А деревяшка есть не просит, ей сноса нет. Зачем мне на лишний сапог тратиться?

— Виктор Ефимович, — с чувством сказал Аркадий Миронович, поднимая бокал. — Я пью за ваше счастье. Чтоб вам в жизни все удавалось, чтобы были вы здоровы и мудры.

— Спасибо. Вам того же. Я за сорок лет ни одной таблетки не принял.

Они чокнулись, выпили. Полковник Шургин, слушавший их разговор, склонился к Сычеву.

— Аркадий Миронович, есть предложение. Иди ко мне заместителем. Я имею в виду Совет ветеранов. Будем вместе ездить, в город Дно поедем, в Тарту у меня со многими горкомами полный контакт налажен.

— Я же служу, — удивился Сычев. — В командировках все время. Сейчас вообще предполагается отъезд на три года.

— А жаль, — полковник Шургин заговорщицки подмигнул Сычеву. — Я подумал: твой возраст пенсионный, пора искать пристанище на старость. И вообще — зря ты на это телевидение пошел. Тебе надо было по военной линии, сейчас бы генералом был, не меньше. Как ты солдат голосом держал.

— Я человек мирный, — дипломатично возразил Сычев, пытаясь вычислить, с какого бока полковник мог узнать о его служебных неприятностях. Скорей всего это случайность. — В армии я рядовой, — скромно заключил Сычев.

— А то подумай над моим предложением, я тебя не тороплю.

«Как мне хорошо здесь, с этими людьми, — размягченно думал Сычев. Почему мне так хорошо? Потому что я живу здесь народной жизнью. Между мной и ими нет телевизионных камер, я вышел на прямую связь с народом».

К Сычеву подсел грузный мужчина с тоскующими глазами. Побрит, причесан, костюм с иголочки. Только вот глаза тоскуют на раскормленном лице.

— Аркадий Миронович, можно вас на пару минут побеспокоить. Я хотел спросить… Я вас всегда по вечерам слушаю, у вас дикция замечательная, а я в Пруссии контужен был, слух имею неважный, приходится ухом на звук поворачиваться. Вы меня простите, Аркадий Миронович, я правильно говорю?

— То есть в каком смысле? Вы хотели о чем-то спросить?

— Об этом и хотел спросить. Правильно ли я говорю? — и не сводил с Аркадия Мироновича тоскующих немигающих глаз.

— Простите, как вас зовут?

— Извините, Аркадий Миронович, забыл представиться: Виталий Леонидович Бадаев, 68 лет, работал в закрытом КБ, руководитель группы, в данный момент персональный пенсионер республиканского значения. Я правильно говорю?

— Совершенно правильно, Виталий Леонидович. Однако я не понимаю…

— Простите, я представился не до конца. Словом, я тот, которого не понимают. Я своим домашним все говорю правильно, а они понимают меня неправильно и в ответ заявляют, будто я говорю неправильно, а они правильно. В чем же состоит моя неправильность, они объяснить не могут. Понимаете, тут проблема контакта, как с внеземными цивилизациями. Я правильно говорю, Аркадий Миронович?

— Во всяком случае, я полностью понимаю вас, Виталий Леонидович.

— Вот видите! Удивительное явление. Я четвертый день здесь — и все меня понимают. Стоило мне уехать из дома, и меня перестали не понимать. Я сам из второго батальона, командир огневого взвода, лейтенант, тут трое наших, они меня тоже понимают. Это удивительно. Я пошел на прием к майору Харабадзе, он прекрасный врач. Выслушал меня, дал какие-то незнакомые мне таблетки. Буду их принимать. А моя внучка, моя Настенька, которую я люблю больше всех на свете, все время мне делает замечание: «Деда, ты о чем? Ты говоришь неправильно». Вы согласны с ней?

— Я с ней самым категорическим образом не согласен, — заявил Аркадий Миронович. — Что прикажете вам налить?

— Пожалуйста, мне сто грамм боржоми. Благодарю вас. Как говорит мой приятель: «В нашем возрасте надо принимать исключительно бальзам. И при том — каплями». Ваше здоровье, Аркадий Миронович.

Они не успели чокнуться. В левом углу зала случилось незапланированное движение. Раздался вскрик, и два человека покатились по полу через весь зал прямо под ноги официанту, выходящему из кухни с подносом. Официант с трудом увернулся.

Банкет грозил сломаться. Но тут же все пришло в норму. Драчунов растащили в стороны, усадили силой на стулья. Тут же были установлены личности: Павел Борисович Юмашев и Григорий Иванович Степанов.

— Он меня первый ударил, — кричал со своего стула Григорий Иванович.

— Тебе еще не так надо бы, — отвечал наш доблестный летописец Павел Юмашев. — Ты у меня поговоришь, я тебе отвечу.

— Что я тебе говорил, ты же псих форменный. Не слушайте его, товарищи ветераны.

Полковник Шургин вступил в дело, поднимаясь со стула.

— Позор! Сейчас же направим вас обоих на гарнизонную гауптвахту. Три часа ареста.

Павел Юмашев сказал «есть» и пошел молча в свой угол. Григорий Иванович, бормоча под нос нечто недовольное, вышел из зала.

Полковник Шургин подманил Сычева пальцем:

— Дай оценку.