Я посылал его, чтобы осмотреть деревню и выяснить, сколько воинов охраняет монастырь.
– Только и всего?
– Есть еще люди в деревне к северу.
– Кто командует этими тридцатью?
– Какой-то бедный ублюдок, который чуть не обделался, когда нас увидел.
Тридцать человек были размещены в Лекелейде по приказу моего кузена, скорее всего, для того, чтобы Этельфлэд осталась замурована в уродливом монастыре.
Я сел во влажное, скользкое седло и покрутил в стремени правой ногой.
– Давайте пнем это осиное гнездо, – произнес я.
Я повел людей на восток, мимо домов, навозных куч и роющихся в грязи свиней. Кое-кто наблюдал за нами из дверных проемов, а в конце улицы, перед самим монастырем, ждала кучка мужчин в кожаных куртках и ржавых шлемах. Но если эти воины и получили приказ помешать чужакам войти в монастырь, они были не в настроении выполнять данные им распоряжения. При нашем приближении попросту угрюмо отодвинулись в сторону.
Они даже не потребовали назвать мое имя и не пытались нас остановить.
Я пнул ворота монастыря, рассыпав капли дождя с их верхнего края. Моя лошадь заржала, и я пнул ворота еще раз.
Отряд мерсийцев наблюдал. Один человек побежал в переулок; я подозревал, что он собирается привести помощь.
– Мы подеремся с кем-нибудь еще до исхода дня, – проворчал я Финану.
– Надеюсь, господин, – мрачно ответил тот. – Мы слишком давно не дрались.
В больших воротах приоткрылось окошко, и в отверстии появилось лицо женщины.
– Что вам нужно? – вопросила она.
– Убраться из-под дождя, – ответил я.
– В деревне вам дадут кров, – буркнула женщина и начала закрывать окошко, но я ухитрился вставить в отверстие ногу.
– Вы можете открыть ворота, – проговорил я, – а можете наблюдать, как я изрублю их в щепки.
– Они – друзья госпожи Этельфлэд, – вежливо вмешался отец Пирлиг.
Окошечко снова полностью открылось.
– Это ты, отец?
– Да, сестра.
– Хорошие манеры что, покинули Господень мир?
– Таков уж он, сестра. И ничего не может с собой поделать. Просто животное, – ответил Пирлиг и ухмыльнулся мне.
– Убери ногу, – ворчливо велела женщина.
Когда я послушался, она закрыла окошечко, и я услышал, как поднимают засов.
Потом ворота, скрипнув, открылись.
Я слез с седла.
– Ждите, – приказал я своим людям и вошел во двор монастыря.
Всю его южную часть занимала мрачная церковь, а по трем другим сторонам стояли низкие деревянные строения с соломенными крышами – я решил, что в них монахини спят, едят и прядут шерсть. Монахиня, представившаяся аббатисой Вербурх, поклонилась мне.
– Вы и в самом деле друг госпожи Этельфлэд? – уточнила она.
Она была пожилой и такой маленькой, что ее голова едва дотягивалась мне до талии, но лицо было свирепым.
– Да.
Вербурх неодобрительно дернулась, заметив на моей шее молот Тора.
– И тебя зовут? – вопросила она.
Но тут раздался вопль, из дверного проема вылетел ребенок и помчался через лужи двора.
То была Стиорра, моя дочь. Она бросилась на меня, обхватила руками за шею, ногами обвила талию. Я радовался дождю, иначе монахиня могла бы подумать, что капли на моем лице – это слезы. Хотя они и были слезами.
– Я знала, что ты придешь! – неистово прокричала Стиорра. – Я знала, знала, знала.
– Ты – господин Утред? – спросила аббатиса.
– Да.
– Слава богу.
Сиорра докладывала мне о своих приключениях, а Осберт, мой младший, подбежал ко мне и все пытался вскарабкаться по ноге. Утреда, моего старшего сына, нигде не было видно. Я поднял Осберта и крикнул Финану, чтобы тот ввел остальных людей внутрь.
– Не знаю, сколько мы тут пробудем, – сказал я аббатисе Вербурх, – но лошадям нужны конюшня и корм.
– Ты думаешь, у нас тут таверна? – негодующе спросила она.
– Нет, – ответил я. – Нет-нет-нет…
И замолчал, потому что в дверях появилась Этельфлэд. Позади нее была темнота, и даже в тот серый день мне показалось, что, несмотря на свой плащ и капюшон из грубой коричневой шерсти, она сияет.
И я вспомнил пророчество, сделанное Исеулт много лет назад, когда Этельфлэд была не старше Стиорры, – пророчество, произнесенное в ту пору, когда Уэссекс был слабее всего, датчане опустошали страну, а Альфред скрывался на болотах. Исеулт, эта странная и милая женщина, темная, как тень, пообещала мне, что Альфред даст мне силу и что моя женщина будет созданием золота.
Я смотрел на Этельфлэд, а она – на меня. Обещание, данное мною дочери, будет единственным, которое я сдержу. Я не уйду.
Поставив на землю своих детей, я предупредил, чтобы они держались подальше от лошадиных копыт, и пошел через мокрый двор, не замечая монахинь, которые, крадучись, вышли понаблюдать за нашим появлением.
Я собирался поклониться Этельфлэд. В конце концов, она была дочерью короля и женой правителя Мерсии, но ее лицо было одновременно счастливым и залитым слезами, и я не поклонился. А протянул руки, и Этельфлэд подошла ко мне. Обняв ее, почувствовал, как она дрожит. Может, она ощущала, как бьется мое сердце, потому что мне казалось, что оно стучит громко, как барабан.
– Ты пришел, – проговорила она.
– Да.
– Я знала, что ты придешь.
Я откинул ее капюшон, чтобы увидеть ее волосы, золотые, как мои. Я улыбнулся.