Горящие огни

Помню еще что ободрала все руки, пока рвала в чужом саду через забор какие-то высокие синие цветы. На меня залаяла собака. Я еле ноги унесла, но цветы удержала. До чего ж они были хороши! Остальные я быстренько нарвала на лугу, выдирала с корнями и травинками, чтобы ты лучше почувствовал дух земли. Потом прибежала домой сгребла все свои цветные платки и шелковые косынки. Даже пестрое покрывало с кровати стащила и отправилась к тебе. И если ты думаешь, что мне было так уж легко тащить все это…

День был знойный. Солнце пекло с самого утра. Улицы раскалились. Камни мостовой источали жар. А чтоб дойти до тебя надо было пересечь полгорода.

Двери лавок открыты настежь, лавочницы сидят у порогов и дышат воздухом. Все они меня знают. Знают когда я иду и подмигивают друг дружке:

— Куда эта ненормальная помчалась с узлами?

— Не сбежала ли, сохрани Боже, из дому к своему ненаглядному? От нынешних девушек жди чего угодно!

Хорошо что ты живешь на другой стороне реки. Напрямик бегом через мост, а на том берегу я свободна.

Окна домиков вдоль реки закрыты и зашторены. Хозяйки не хотят пускать солнце. Они заняты стряпней, а кухонные окна смотрят во двор. Можно спокойно вздохнуть. Чистое небо. Прохладная вода. Река бежит, я тоже, небо догоняет. Опускается ниже, ниже, обхватывает меня за плечи и подталкивает сзади.

В то лето у тебя была своя комната. Помнишь? Ты снимал комнату неподалеку от родителей, у городового. В угловом доме, белом с красными ставнями, похожем на летнюю фуражку хозяина, тоже белую, с красным околышем. Напротив огороженный забором большой сад с церковью посередине.

Ты, наверное, думал, что городовой и Божий храм защитят тебя от всего на свете. И от себя самого. Так?

Я постучала в ставни, они у тебя часто даже днем бывали приоткрыты только самую малость. То ли для тени, то ли чтоб тебя не увидели с улицы.

Открывать выходил ты сам. Хозяин не должен был меня видеть — слишком часто я наведывалась. А тут еще с узлами. Пришлось подождать. Дверь у городового запиралась крепко-накрепко. Тяжелым засовом изнутри. Так быстро не откроешь.

Ты наконец впустил меня и вытаращил глаза:

— Что такое? Откуда ты?

— Думаешь, с узлами, значит, с вокзала? Ну-ка угадай, какой сегодня день?

— Спроси что-нибудь полегче. Я никогда не знаю, какой день.

— Да я не про то… Сегодня твой день рождения.

Ты оторопел. Так изумился, будто я сказала, что в наш городок приехал царь.

— Откуда ты знаешь?

Я мигом распаковала и развесила по стенам свои цветные платки. Один положила вместо скатерти на стол, покрывалом застелила твою кушетку. Ну а ты… ты отвернулся и стал перебирать подрамники с натянутыми холстами. Достал один, установил на мольберт.

— Стой, не двигайся!

Я все еще держала цветы. Сначала порывалась поставить их в воду. Завянут же. Но очень скоро про них забыла. Ты так и набросился на холст, он, бедный, задрожал у тебя под рукой. Кисточки окунались в краски. Разлетались красные, синие, белые, черные брызги. Ты закружил меня в вихре красок. И вдруг оторвал от земли и сам оттолкнулся ногой, как будто тебе стало тесно в маленькой комнатушке. Вытянулся, поднялся и поплыл под потолком. Вот запрокинул голову и повернул к себе мою. Вот коснулся губами моего уха и шепчешь…

Я слушаю музыку твоего голоса, густого и нежного. Она звучит и в твоем взоре, и вот мы оба, в унисон, медленно воспаряем в разукрашенной комнате, взлетаем вверх. Нам хочется на волю, сквозь оконные стекла. Там синее небо, облака зовут нас. Увешанные платками стены кружатся вокруг нас, и кружатся наши головы. Цветущие поля, дома, крыши, дворики, церкви все плывет под нами…

— Тебе нравится моя картина?

Ты вдруг опять стоишь на ногах. И смотришь то на холст, то на меня. То отстраняешься, то наклоняешься к мольберту.

— Еще доделать? Или можно оставить так? Скажи, где подправить?

Ты говоришь как будто сам себе. Ждешь и боишься моего ответа.

— Прекрасно. Ты так прекрасно взлетел… Мы назовем это «День рождения».

У тебя отлегло от сердца.

— А завтра придешь? Я напишу новую картину… И мы опять будем летать.

МОИ ТЕТРАДИ

УТРО

— Башутка! Уже поздно! Вставай! — Служанка Саша подходит к кровати и трясет меня за плечи. Я натягиваю на голову одеяло и отворачиваюсь к стенке. Глаз не открываю — ничего не вижу.

— Еще темно!

— Да ты что, Башутка? Мама давно в магазине. Папа читает молитвы. Вставай скорей, я тебя причешу, а то потом некогда будет.

— Ты мне вчера всю кожу гребнем расцарапала! Не хочу, чтоб ты меня причесывала!

— Не говори глупостей, ты что, собираешься весь день ходить нечесаной? Все скажут: какая растрепа!

— Ну и пусть говорят, мне все равно!

— Башенька! Вставай, вот увидишь, сегодня я тебе не сделаю больно.

Саша держит в руке мою растрепанную косу. Гребень впивается в волосы, дергает за спутанные прядки.

— Саша, хватит, больше не могу!

— Уже все! Не так уж и больно! И я ведь не нарочно — думаешь, легко расчесать такие кудлы, прямо как у барана!

Она слюнявит пальцы и снимает с гребешка застрявшие на зубчиках колечки.

— Злыдня! — Я вырываюсь и убегаю.