Горящий рукав

Домой я прихожу счастливый, сопя простуженным носом, с ощущением, что шатался не зря. Чем я доволен, какой добычей? Историей избавления от страха, слегка дурацкой. чуть-чуть смешной? Это что-нибудь для меня значит? Значит, значит. Важней ничего нет для тебя, чем такие истории. Скоро поймешь, зачем тебе они, а пока просто радуйся, что они происходят с тобой. Ты уже при деле! При каком?.. Не знаю, но чувствую себя хорошо!

Я вдруг заметил однажды, что сижу на парте наискосок, вольно и легко, закинув ногу на ногу, и спокойно смотрю учителям в глаза. Я вспомнил вдруг, как на самом первом уроке в самый первый день, когда училка сказала: "Нарисуйте, что хотите!" – я, мучительно стесняясь, нарисовал крохотную уточку, почему-то втиснув ее в одну тетрадную клетку! Что же произошло во мне, почему я так укрепился и все вокруг чувствуют это? Кто со мной сделал это?.. А я сам! Что – зря, что ли, годы терять? – думаю я лихо, но, слава богу, не вслух.

"Покатили тебе золотую медаль!" – однажды шепнул мне с задней парты

Макаров, когда за не совсем блестящий ответ химичка все же поставила мне пятерку. Больше я не буду так рисковать. Упадешь – не поднимешься. Да и куда падать? Зачем?

Малов, который раньше шел в классе первым, вдруг стал прогуливать: что-то там дома у него. Ну и что? У меня тоже что-то дома. Но зачем из одной беды делать две? Беды, срастаясь, усиливаются, не надо их множить – в новое место надо новым приходить, будто в тылу у тебя ничего нет плохого. "С пяти до восьми – приготовление уроков.

Страдания – с восьми пятнадцати до восьми двадцати. Одно с другим не смешивать!" Такое шутливое расписание дня я составил себе тогда. И теперь так живу.

Несчастная любовь?

Пожалуйста! С семи до восьми!

Она приходила в семейство Беловых, на третий этаж во втором дворе. Я только раз увидел ее – черные кудри, оливковое, матовое лицо, скромно склоненное – и сразу задохнулся. И потом я чувствовал истому, видя даже пожилую беловскую домработницу, выходящую во двор.

На базар за продуктами? Ждут, значит, гостей? Кровь ударяла в голову. Но тут работница проходила и исчезала, и я переворачивал страницу учебника и продолжал свои занятия. Умно? Умно. Пожилая домработница меня устраивала даже как-то больше, хотя бы уже тем, что не надо вставать и за нею идти, бросая учебу, – а чувства те же, и даже острей! Потом мне стало хватать лишь приближения субботы – в субботу я впервые увидел ту! Сердце сладко щемило. Но во двор я даже не выходил, время не тратил: вряд ли она так скоро появится – такая ее "навязчивость" испортила бы все. Я вдруг почувствовал уют стола, где можно достигать всего, не сходя с места. Я всемогущ! Есть что-то важнее и слаще даже любви! Согласитесь, почувствовать это в ранней еще молодости – дело немалое!

Вдруг сам Малов пожаловал ко мне, бывший лидер класса и отличник, – пришел поздно вечером, без предупреждения и звонка, словно с обыском, надеясь "накрыть" мое тайное оружие и разоблачить меня.

Видимо, он никак не мог смириться с тем, что я вдруг перед самым финишем выскочил из-за его спины и стал первым. "Откуда такая сила и нахальство?" Своими серыми глазами навыкате он быстро оглядел нашу квартиру и, не обнаружив ничего "секретного", уставился на меня.

– У тебя дед академик? – резко вдруг спросил он.

Значит, это показалось ему причиной всего?

– Да, – произнес я спокойно и насмешливо, – но видел я его один раз, в глубоком детстве, когда мы через Москву ехали из Казани сюда. Вряд ли я произвел на него такое уж неизгладимое впечатление! – я тщательно проговорил эту сложную фразу.

Малов буквально задохнулся от негодования – откуда этот тип, как это он так нагло и, главное, спокойно говорит?! А он, Малов, волнуется и дрожит! Я сам-то не совсем еще понимал, откуда во мне все это?! Но держался я неплохо, азартно чувствуя, что после той встречи со

"страшным человеком" у почтового ящика уже сам черт мне не брат!

– А в школе, как ты думаешь, знают про твоего деда? – цепко разрабатывал Малов единственную версию, которая казалась ему реальной.

– Понятия не имею. В анкетах я этого не писал.

Малов снова забегал глазами – так что же, что же? Соображал он, надо отметить, гораздо лучше меня, задачки щелкал с ходу, математик им восхищался… но что-то он вдруг потерял! Может быть, перестал понимать, для чего учиться хорошо, – а я это вдруг почувствовал, хотя объяснить это четко еще не мог. Для чего? А на всякий случай!

Это спокойствие мое больше всего бесило Малова. Он понимал одно слово – "схватить!". А тут – непонятно что творится! Малов ушел, раздосадованный. Потом я посмотрел в окно, но уже не увидел его, так стремительно он передвигался. Зато я увидел домработницу Беловых и с некоторым удовлетворением почувствовал, что сердце уже не сжимается, как прежде.

"Вот так проходит первая любовь!" – произнес я про себя, наслаждаясь этой фразой, пестрой, как хвост павлина, серьезной снаружи и насмешливой внутри.

И много еще предстоит всяческих наслаждений в этой комнате и за этим столом! – чувствовал я, любуясь закатом, покрасившим потолок цветом луковой шелухи.