Горицвет. Лесной роман. Часть 1.(СИ)

Он пристально посмотрел на нее, отвернулся и решительно отошел к окну. И так, намеренно стоя спиной, сказал огрубевшим сдавленным голосом: "Нет, Жекки. Этого больше не будет. Возвращайся к себе". Услышав это, она как ошпаренная вылетела из комнаты. Надо же было выставить себя такой ... такой никудышной фефелой. И почему раньше в выражении "сгорать от стыда" ей чудился только какой-то метафорический смысл. На самом деле человек вполне может сгореть от стыда. В тот вечер она была тому живым доказательством.

Само собой, потом ни о каких попытках еще что-то изменить, не могло быть и речи. Но сомнения и тревожные мысли не отпускали ее. И чем дальше Жекки углублялась в поиски ответов, объясняющих поведение мужа, тем однозначнее склонялась к выводу - Аболешев ей изменяет.

Бывали минуты, когда она могла бы с полной уверенностью утверждать это, если бы... Если бы такие крайние, настигавшие ее, приливы отчаяния не перебивали сказанные когда-то Аболешевым слова, всегда взрывавшие ее память ослепляющим светом: "Что бы потом ни случилось, знай, в этом мире я люблю только тебя, Жекки". Да он это сказал, словно предвидя будущее неизбежное недопонимание. По-другому и быть не могло. В отличие от нее, доверчивой и наивной, вступая в брак, он, наверное, знал, что предстоящий им совместный путь не будет устлан одними розами. После той первой ночи он просил ее верить ему. Жекки закрывала глаза, воображая себе его лицо, и как никогда ясно понимала, что обмануть ее способен кто угодно, только не Аболешев. И дело было даже не в словах, а в том, до какой степени, как она чувствовала, неорганична Аболешеву любая ложь, даже самая мелкая. "Нет, он не мог бы меня предать", - уверяла она себя и успокаивалась. Но так как в поведении Павла Всеволодовича с течением времени ничего не менялось, одних успокаивающих воспоминаний становилось недостаточно. Сомнения подкрадывались снова и снова.

Мало того, что Жекки терзалась бешеной ревностью, ей по-прежнему не хватало духу заявить напрямик о своих подозрениях, а значит, ее терзания только усиливались. Она была убеждена, что Аболешев со свойственной ему прямотой, в случае чего, тотчас подтвердит ее обвинения, и тогда ему не останется ничего другого, как заняться оформлением развода. А развод с ним представлялся ей такой катастрофой, страшнее которой была, пожалуй, лишь смерть - ее или его, не важно. Жекки давно не разделяла себя с ним, и как ей казалось, несмотря на почти полную уверенность в его измене, Аболешев точно так же не разделял свою, и ее жизнь, и в глубине души по-прежнему был предан лишь ей одной. Так, по крайней мере, говорило ей сердце. Следовательно, всякие объяснения, демонстративные приступы ревности и тому подобные проявления справедливого негодования не только лишались смысла, но и могли добавить лишь новые сожаления в придачу к уже существующим.

"Пусть уж все будет, как будет, а там посмотрим", - говорила она себе. С этой мыслью она прожила весь последний год и с ней же вошла в бывший отцовский кабинет, ставший теперь законной резиденцией Аболешева.

XVI

Павел Всеволодович полулежал перед растопленным камином в широком кресле. От камина по комнате расходилось тепло, растекался завораживающий, как породившее его пламя, красновато-дремотный свет. Другое освещение отсутствовало вопреки наступившим сумеркам.

Красные всплески огня четко обрисовывали чугунные завитки каминной решетки, круглый циферблат каминных часов, светлое пятно от рубашки Аболешева, плотно обложенное невидимым бархатом его домашней куртки и чуть выше - бледное тонкое лицо, обросшее темной щетиной. Из-за невыбритых щек и висков обычно тщательно подстриженная маленькая бородка Аболешева, соединенная с изящной линией усов, казалась массивнее и грубее. Тонкие прямые черты лица сделались проще, размякли и потускнели.

Растянувшись в кресле, Аболешев безотрывно смотрел на огонь. И пламя, будто уподобившись его неумолимому взгляду, непрерывно и безжалостно поглощало текущие навстречу невидимые лучи.

При появлении Жекки из темного угла, как из укрытия, вышел Йоханс, держа в руках поднос с графином вина и пустыми бокалами.

- Добрый вечер, - поприветствовал он ее, выходя из кабинета.

- Жекки? Ну, наконец-то. - Голос Аболешева прозвучал, как будто бы шел из подземелья.

- Когда ты приехал? - спросила она его, целуя и склоняясь к нему лицом.

Он притянул ее ближе к себе, так что она почувствовала сквозь блузку, скользящий бархат его куртки. Его ответный мягкий поцелуй как всегда вызвал у нее легкое помешательство.

- Около трех, кажется, - ответил он и тут же в свою очередь задал вопрос, отстраняя от нее губы. - Ты что плакала сегодня?