Горицвет (СИ)

— Вы чудовище, — прошептала она, безуспешно отталкиваясь от его давящей груди. Тупая боль вытесняла куда-то наружу сердце, бешено метавшееся в груди. Она боялась, что задохнется, если он сейчас же не отпустит ее.

— Но чуть более привлекательное, чем раньше. Не правда ли? — в голос Грега вновь проникли прохладные насмешливые нотки. — Дорогая моя, когда я смотрю в ваши глаза, то вижу столько согревающих мою душу картин, что иногда теряюсь с выбором. Сейчас они почему-то полны слез, но по-прежнему чудесны. Я бы сказал, что пейзаж какого-нибудь французского импрессиониста — ну что-нибудь вроде «Осенний вид на взморье», или «Впечатление. Восход над заливом» вполне бы передал блистающий в них свет и трепет. Вам не приходилось видеть Моне или Сезана? Так я и думал. Когда-нибудь я обязательно свожу вас их посмотреть. Вы увидите, что прозрачность воздуха, воды и света, которые они умели передавать как свое мгновенное озарение, сравнимо только с прозрачной игрой тех же стихий в ваших собственных глазах. О, дорогая моя, славная.

Грег снова склонился к ней, и она, отталкиваясь и задыхаясь, снова почувствовала ожог от прикосновения его губ, припадающих к ее закрывшимся увлажненным векам. Еле ощутимыми поцелуями он осушал их, одновременно все крепче и крепче вжимая ее опадающее тело в свою твердокаменную, как стена, плоть.

— Вы так наполнены, Жекки. Не слезами, не только слезами — кстати, почему вы все еще плачете? Вы полны всем, что я мог бы любить всегда. Да, перестаньте же, Жекки. Вы полны и очень расточительны, и вашу душевную горячность ничуть не умаляют ни влага, ни мягкость естества. И потому этот влажный пламень не иссякает, и потому ваша жажда так постоянна и так изнурительна. Я же готов утолить ее. Я создан для этого, и хотел бы доказать это прямо сейчас.

Его губы опять готовы были сомкнуться вокруг ее губ, и разделявшее их крохотное пространство Жекки из последних сил заполнила отчаянным, тихим вскриком. То, что она услышала в его последней фразе, буквально вывернуло ее наизнанку. Взорвавшийся в ней страх превозмог и сердечную боль, и уходящую как сквозь песок, гибельную сладость.

— Да отпустите же вы меня! Вы — чудовище!

L

Вероятно, новое выражение ее лица насторожило его, и он, наконец, посмотрел на нее как-то иначе. Грег медленно отстранился, и не без колебания, отвел руки, смыкавшиеся вокруг ее талии.

— Что с вами? — спросил он, все еще не решаясь отпустить ее совсем.

Чувствуя себя выброшенной на берег рыбой, задыхаясь от душивших ее слез, Жекки наконец поняла, что пора сказать ему все-все. В этом было ее единственное спасение. Ее словно бы несло на какой-то стремительной волне страха перед той непоправимой переменой, что захлестнула ее в обьятьях Грега.

— Вы когда-нибудь слышали про ликантропию? — спросила она, не умея подобрать других слов, кроме тех, что уже слышала однажды.

Грег отпрянул от нее, и, словно бы сразу прикинув, насколько все серьезно, неспеша отвел на диван с большими кожаными подушками.

— Расскажите, сделайте одолжение…

Когда Жекки закончила свой сбивчивый рассказ, Грег смотрел холодно и спокойно. Напрасно она ожидала поколебать его непреклонную сдержанность. За все время пока она говорила, на его лице, замкнувшемся почти сразу после того, как он отпустил ее от себя, не промелькнуло ни одного движения, напоминающего смятение, или тем более — страх.

Выражение лица менялось неуловимо, но вернувшееся к нему слегка недменное небрежение, оставалось главным. Жекки вынуждена была признать, что Грега ей не сломить. В нем было слишком много животного и мужского, и соединяяясь, эти начала превращались в совершенно непроницаемую для нее среду.

— Кто был тот второй, что обращался к Гиббону, — был первый вопрос, которым он позволил себе прервать ее.

— Я же почти не видела его, — ответила она, зная, что теперь ей ничего не угрожает. — Я видела только что-то вроде тени или силуэта. Но он очень болен. Кажется, чахотка.

Глядя на Грега, Жекки даже не могла бы сказать, удивлен он хоть немного или ему кажется все это какой-то забавной шуткой, над которой следует посмеяться. Но нет, он совсем не думал смеяться. Темная глубина его глаз была более чем неподвижна. Недавно извергавшийся из нее пламень ничем не напоминал о себе.

— И он так и не назвал то место, где должно произойти превращение? — спросил он спустя еще какое-то время, когда рассказ подошел к концу.

— Нет. Они как-то вдруг заторопились и ушли.

— Ясное дело, вы спугнули их, моя дорогая шпионка, — сказал Грег, поднявшись с дивана. — Ваше счастье, что они вас не обнаружили. Можете считать, что родились второй раз.