— У нас во флигеле шептались с Авдотьей Петровной, и я все до единого словечка слышала, потому как они думали, будто я сплю, а я ну ни капельки не спала, и все-все слышала.
— Прося, пойми наконец, что ябедничать стыдно.
— Нешто я ябедничаю? — удивилась девчонка. — Я ить только так, и вовсе могу ничего не рассказывать. — Она выглядела почти обиженной. Белесые реснички задергались, а рот растянулся как будто от всхлипов.
— Нет, теперь уж изволь рассказать, иначе я… ничего не понимаю.
Бесцветные глазки Проси немедленно вспыхнули. Она заглотила побольше воздуха и заторопилась с предыханием, по — заговорчески чуть понизив голос:
— Павлина-то Егоровна Авдотье Петровне и говорят, вот мол, какая вы бедная да несчастная стали, а все оттого, что мужики все как есть одинаковые. И барин не лучше прочих. И обозвали его. А дальше и говорят, что мол, этакое натворить, да и с глаз долой — прямой грех. А Авдотья-то Петровна так еще недоверчиво глянули на нее, да и спросили, да неужто мол? А Павлина-то Егоровна, вот мол, святой истинный крест, и перекрестились. И еще говорят, как же, дескать, я ихнее, то есть, ваше исподнее каждый день собираю для стирки и ношу то к здешней Ефимовне, что за постирку берет по гривенику с корзины, а в городе в прачечную Лыкова, и там, дескать, на пятак дороже, и что и там, и тут, все за особую грязь прибавки требуют. И что вот уж третий месяц, как обходится без такой прибавки.
Жекки чуть поежилась, как будто интимная сторона ее жизни в грубом изложении прислуги становилась чем-то особенно неприглядным. И если бы чувствительность Жекки не была уже достаточно истощена другими, куда более сильными, переживаниями, она попросту прогнала бы девчонку, не пожелав больше ничего слушать. Но после отъезда Аболешева она словно бы все время видела себя со стороны.
Она видела свое тело, совершавшее привычные, заученные действия. Слышала какие-то затверженные, ничего не значащие, слова, вылетавшие из ее губ. Чувствовала прикосновение предметов, дотрагиваясь до них. Но ни движения, ни ощущения, ни звуки не имели больше значения. То ее существо, которое наблюдало за всем этим будто со стороны, не испытывало ничего кроме непрерывной муки, не имевшей ничего общего с окружающей повседневностью. Поэтому до Жекки все еще не доходил подлинный смысл того, о чем говорила девчонка.
— Да и как же, говрит Авдотья Петровна вы стали к еде капризны, — спеша, тарабарила Прося, — и то, и другое не так. А раньше уж на что были покладисты и хвалили ее частенько, особенно, за борщи и сметанники. И что при том, все ж таки пополнели, раздались грудью, хотя личиком и осунулись. А это по всему примета верная. И бледны. А Павлина Егоровна ей и говорят, дескать до хозяйства вам вовсе дела не стало, все как есть забросили. Дескать, куда это годится, а все от переживаний и дурноты, которая на первых порах завсегда бывает, и что теперь вы так и так непременно поедете в город к доктору. И еще прибавили, что Авдюшка, шельмец, стал дескать на них, на вас то исть, Евгенья Пална, как-то охально поглядывать, и что она, Павлина Егоровна, ему уж за то не раз выговаривала, а он только скалится и ничего.
И это как есть, истинная правда, — с предыханием подтвердила Прося. — Энтот Авдюшка завсегда псиной отдает, не глядите, что он все лыбится. Он же с деревенскими пьет сивуху и отцу своему покупает, и девкам проходу не дает, а когда выпьет, то и говорит всякое этакое. Что дескать, барыня краля хоть куда, и что, ежели б была на то его воля, то он бы… пущай себе по деревням шепчуться, что вы ведьма и за Князем, как за стеной, а ему, Авдюшке ну ничуть не боязно…
— Что за вздор, — пробормотала Жекки, теряя терпение.
— А вот и не вздор, я у него срамные картинки видела. Он их в сундуке расклеил и прячет и перед деревенскими похваляется, когда они к нему в гости заходят.
— Это ужасно, что ты все это видишь и слышишь, — устало проговорила Жекки. Прося заметив, что интерес барыни слабеет, бодро добавила:
— Вот Павлина Егоровна и говорит, дескать, на Авдюшку скоро управы никакой не станет. Ну да и прах бы с ним, а что ихнее, то исть, ваше положение, по ее понятию, скоро заметно для всех будет, и что через полгодика вам родить. А это дескать сомнительно, потому как барин опять уехал неизвестно куда.
XXXV