Горицвет (СИ)

— У меня довольно иных причин, кроме ваших замечаний, быть… как это говорится, не совсем деликатным. По контрасту, знаете ли. — Доктор нервно переставил пустой бокал, зачем-то переложил с места на место нож и вилку. — Да-с. Между прочим, только третьего дня вернулся из уезда. И собственно, не увидел ничего нового. Та же грязь и нищета. Да-с. А тут вы, прошу прощения, с вашими самодовольными сентенциями. — Николай Степанович снова метнул на Грега сердитый взгляд. — Я, изволите знать, ездил в Новоспасское по службе, с маленькой инспекцией. Там наконец-то открылся фельдшерский пункт. И как только представлю… — Доктор неопределенно повел рукой. — Почти семь лет добивался, чтобы открыли волостную больницу, всего лишь вторую волостную больницу в нашем уезде, чтобы, по крайней мере, из ближайших деревень мужики обращались туда, а не тащились за тридевять земель в Инск. Но вот, изволите видеть, у земства в настоящее время на больницу нет средств. Так что пока только фельдшерско-акушерский пункт, и то… А, да что там, — Николай Степанович устало махнул рукой. — Ну, приехали. Акушерка, Нина Савельевна, да фельдшер — вот и весь персонал. Домишко старенький, небольшой, правда, кое-как подремонтированный.

Каждый день привозят больных, рожениц. А куда их девать? Этот пункт не обеспечивает и четверти потребностей. Ну, прооперировал бабу с неправильным положением плода. Ребенок ее умер, а баба, надеюсь, будет жить. Вышел на крыльцо, смотрю — мимо идут человек пять: старик, две бабы с девчонкой, а впереди мужик тащит на плече какой-то небольшой ящик. Пригляделся — сколочен кое-как из плохих досок, не сразу даже догадался, что он такое. Идут тихо, молча, бесчувственно. «У этих и покрестить не успели, — пояснила Нина Савельевна, — так за оградой закопают. Помер младенчик на третий день, как родился. Кажется, мальчик». С ее же слов, в Новоспасском каждую неделю хоронят по пять-шесть младенцев. Тамошнее приходское кладбище пользуется популярностью. Из ближайших деревушек свозят хоронить тоже туда. Что ж, младенческая смертность — явление в наших краях самое заурядное, столь заурядное, что сами мужики не считают смерть своих новорожденных слишком большим горем. Впрочем, их равнодушие к смерти общеизвестно, и кажется, идет от равнодушия к жизни. Собственно, мне дела нет до их философии. Я — врач, и не могу молча наблюдать за… за всем этим. Я должен работать. Вот так, милостивый государь, — закончил Николай Степанович, озлобленно сверкнув на Грега из-под пенсне. — Слышите, дела нет до философии, особенно такой, как ваша. Любите свои деньги, подсчитывайте барыши, растрачивайте их на что вам заблагорассудится, только не требуйте, чтобы я молча сносил ваше бахвальство или уж тем более выражал вам одобрение.

— Помилуйте, да этого никто не требует, — ответил Грег, как показалось Жекки без малейшего смущения. — Однако, после этой вашей поездки, я вижу, и у вас не пропала тяга к жизненным удовольствиям. Синема, например, или вот телячьим отбивным. Позвольте же и мне быть иногда искренним.

— Сколько вам будет угодно.

— Полноте, господа, — умоляюще воззвала к ним Ляля. — Мы все вправе быть искренними, а значит — не к чему эти ваши упреки друг другу. Я полагаю, вы найдете много общих тем для более приятных разговоров. Надеюсь, Грег, вы не откажете пожаловать к нам в субботу? Небольшое сборище любителей хорошей музыки отвлечет вас от дел. Вы ведь не имеете ничего против музыки?

Грег ответил не сразу, с какой-то внезапной заминкой, которую едва ли кто-то заметил, если б не голос, каким были произнесены вполне заурядные, полагающиеся в таких случаях слова.

— Благодарю, Елена Павловна. Я приду.

Наверняка, мелькнувшая в них странная легкая зыбь впервые, поколебавшая самоуверенное спокойствие Грега, была случайной. И лишь обостренный до предела мнительностью, предубеждением и непонятной взволнованностью слух Жекки едва-едва уловил в его ответе колебание. Да, ведь он согласился прийти, но ничего не сказал по поводу музыки. Последний вопрос Ляли — зеркальное отражение того, что он сам совсем недавно навязывал Аболешеву, — так и повис в воздухе.

XXVI

Соломон Иванович Шприх ни капельки не удивился, получив от известного ему инского агента предписание явиться в пятницу к шести часам вечера для встречи с Охотником в маленький пригородный трактирчик, расположенный в Волковой слободе или Вилке, как коротко называли ее местные жители из-за своеобразной двузубой топографической формы.