Горицвет

При появлении какого-то толстого рыжего, вроде как из мастеровых, погорельцы возле костра умолкли, но Сом как умел простодушно пристроился.

— Чего это вы, почтенные, на ночь глядя нечистую силу поминаете? — спросил он, скорчив удивленную физиономию.

— Чего ее поминать, когда она сама тут как тут, — нехотя выговорила баба, отпуская от себя девчонку. — На вот — протянула она ей хлебный ломоть. — Поешь. — Девчонка сразу с жадностью вцепилась в краюху.

— Где ж вы ее видели, нечистую-то силу?

— Да только что туточки была, — сказал мужик, явно обрадованный вниманием рыжего толстяка. — Мимо прошла, да вот энтих вот самых мальцов — мужик кивнул на девчонку, а потом на молодую бабу с ребенком на руках, — прямо у нашего костра и оставила.

— Кто ж она такая будет?

— А есть одна здешняя барыня Аболешева? Не слыхали часом?

— Как не слыхать, слыхал. Барин мой с ими в знакомстве.

— Ну так, стало, знаете.

— Что-то я в толк не возьму… она, это вы ее, барыню, стало быть, так…

— Ведьма как есть, а барин Аболешев — тот самый что ни на есть…

— Тсс, — зашипела на мужика баба постарше, делая испуганное лицо, — акстись Ермилыч, не поминай.

Мужик поспешно перекрестился.

— Святые угодники, силы небесные…

— Так вы ее стало быть, то есть, барыню эту видели здесь?

— Как же, признали. Хотя куда там… Простоволосая, лицо точно мел и глаза… Страх. Глядят и точно не видят.

— Куда же она пошла?

— А вон прямехонько к солдатикам, за палатки.

— Ну спасибо за огонек, почтенные, — заторопился вдруг Сом, — погрелся да и пойду. Мне ведь того… Знакомый там у меня в служивых, в третьей линии.

— Ну, добрый путь…

Чуть отойдя в сторону, Сом припустил что было мочи. Боялся не поспеть. Этакое везенье застать саму Евгению Палну, да пожалуй что удержать ее до прибытия их милости. Их милость за это уж так ему будут благодарны. По гроб жизни не забудут. Уж Сом это наверняка знал. Себя не обманывал.

И поспешал как мог, дышал тяжело, хрипло. Если бы не редкие всполохи разведенных костров пришлось бы совсем туго. Думал увидать где-нибудь впереди уходящую прочь фигуру, одинокую и простоволосую. «Нечто она так и пошла, точно юродивая?» — мелькало в головое, а про себя думалось только одно — как бы догнать, лишь бы успеть. Но никого не догнал. Вглядывался в полумрак, смотрел по сторонам — только кое-где смутно мелькали мундиры солдат, слышались тихие голоса и вроде бы тихая песня. И такая нахлынула вдруг досада… Совсем расстроился и пошел, никуда не глядя. Догадался, куда забрел, только когда красный отсвет костра прошелся по натянутой стене знакомой палатки. Помялся, заглянул внутрь, да так и ахнул.

За брезентовой занавеской перед кроватью, на которой лежал Поликарп Матвеич, прямо на полу на коленях сидела женщина со спутанными темными волосами. Она сидела к Сому спиной, лица не было видно. Но Сом и без того все понял. Узнал и не посмел шевельнуться. Так и застыл с отвернутым брезентовым пологом в руке.

Слабый коптящий свет керосинки стекал на морщинистое, светящееся изнутри, страческое лицо Матвеича, бежал по складкам серого солдатского одеяла. Падал на вздрагивающие худенькие плечи женщины. Ее рука скрывалась в охватившей ее сморщенной пятерне Матвеича. И старик, было видно, ни за что не хотел ее отпускать.

— Простите меня, — вырывалось из груди женщины, — милый Поликарп Матвеич, простите. — Голос ее был совсем слабый, холодный, плечи дрожали. — Я знаю, это из-за меня… Это все я… но я не хотела, вы же знаете, я не могла…

Старик смотрел на нее, говорить не мог, и из глаз шла тоска, ласка, страдание.

— Простите…

Она уронила голову ему на грудь, и Матвеич осторожно, с небывалым трепетом провел ладонью по распущенным коричневым волосам.

— Я должна знать, что вы простите. Мне нужно знать, потому что я ухожу. — Рука старика дернулась и застыла. Женщина подняла голову. — Мне нужно идти, Матвеич, нужно идти прямо сейчас. Я не могу больше ждать ни минутки. Куда? Знаете тот большой камень в урочище? Там меня ждут. Вэя. Знаете, я недавно поняла это — скоро мне станет совсем легко. Так легко, как никогда не было здесь. Она позвала меня, и я согласилась. Не спрашивайте почему, почему все так, а не… я не знаю. Наверное, это просто мой собственный голос. Все просто, и главное, я знаю — так будет лучше. Тем более, что больше уже ничего не будет, да я и не хочу. Только он этого все время боялся. Теперь я знаю наверняка. Он сам бежал от меня, чтобы этого никогда не случилось. Думал спасти. Так что, не вините его, Поликарп Матвеич. Это только я, я одна… я люблю его.

Плечи женщины снова дрогнули, и Сому показалось, что он услышал ее сдавленное рыдание. Морщинистая рука крепче сжала тонкие белые пальцы.

— Не бойтесь, все будет хорошо, — сказала она и приподнялась, но Матвеич с натугой заставил ее опуститься. — Я решилась…

Она замолчала. Неровные тени дрожали по углам, вытягивались и сгущались. Пахло ламповой копотью, и не то горечью недопитого лекарства, не то еще чем-то горьким и пряным.