Горюч-камень

Лопатой стал откапывать корпус бомбы, стараясь быть как можно осторожнее, почти не прикасаясь к коварному металлу. Бомба оказалась большой, и было непонятно, почему она не взорвалась. «Наверное, в мочажину угодила, вот и не сработала», — решил дед Веденей, не больно-то разбирающийся в тонкостях чуждого ему дела. Главное, побыстрей, до приезда баб, откопать ее, сатану, и оттащить в провал, пусть там лежит себе до поры до времени.

Провал — глубоченная карстовая ямина, куда в половодье с гудом стекает вода с полей. Говаривали, что, если спуститься в этот каменный колодец и пойти по подземелью, то можно выйти к самому Ворголу, у Горюч-камня. Дед Веденей помнит, как он мальчишкой с ребятами хотел было спуститься в провал. Обвязали его веревкой и начали спускать, до половины уж добрался, но тут из темноты как шарахнутся жуткие летучие мыши, и он благим матом заорал, чтобы тащили наверх…

Дед Веденей уморился от быстрой, торопливой работы, снял фуфайку. И только тут подумал, что копает без отдыха, должно быть, больше часа. Но и работа, стало быть, подошла к концу: бомбу, по его прикидке, уже можно было с помощью лошади вытянуть из земли. Он несколько раз обмотал веревкой корпус под стабилизатором и крепко-накрепко завязал ее. Затем растреножил так никуда и не ушедшего битюга и подвел к бомбе. Сноровисто связал постромки с концами веревки, взял лошадь под уздцы и легонько потянул за собой:

— Ну, давай, милок, давай, выручай! Видишь, твой германец напакостил… Но-но!..

Дед Веденей почмокивал, понукал битюга, и тот, натужившись, подался вперед. Постромки натянулись. «Не лопнули бы!» — забеспокоился он. Но упряжь выдержала. А бомба, качнувшись в своем ложе, с хлюпом легла на бок. «Во, какой боров!»

Дед Веденей ласково потрепал рукой по шее сильную лошадь и снова потянул за уздечку. Битюг без труда поволок бомбу по влажной, скользкой земле, оставляя глубокий глянцевый след.

Вот наконец и провал, поросший по краям кустарником. Края его круто обрывались, и деду Веденею стоило больших усилий подъехать к яме как можно ближе и чтобы лошадь не оступилась. Он отвязал веревку от постромков, затем и от бомбы, свернул ее по обыкновению кольцами и положил на сухую муравьиную кочку, заметив при этом, как деловито снуют по ней коричневые мураши — вечные труженики!

Битюга отогнал подальше от ямы, даже не стреноживая. Потом достал кисет и, свернув цигарку, закурил. Никогда вроде бы еще не был так сладок дым от самосада. Он отдыхал, преисполненный удовлетворением от только что оконченной работы. Осталась самая малость: спихнуть, проклятую, в провал и дело с концом.

Рука невольно потянулась за пазуху и благодарно погладила теплый образок.

Докурив цигарку, дед Веденей поплевал на ладони и взялся за бомбу. До обрыва было полметра и требовалось напрячь силы, чтобы столкнуть такую махину. Хорошо еще, что земля здесь с покатом — все будет легче.

Ухватившись одной рукой за куст терновника, он другой уперся в корпус бомбы, поднатужился, и та подалась вперед. А ну еще разок!

Вдруг подмытый дождями земляной козырек от тяжести обвалился, и бомба скользнула вниз. Неожиданно потерявшая опору рука вмиг ощутила пугающую пустоту. Дед Веденей, не успев ничего сообразить, чуть было не рухнул вслед за бомбой, но удержал терновый куст. Тут земля вздрогнула, колыхнулась под ним, и его швырнуло мощной волной воздуха на непаханное поле…

Взрыв докатился до Казачьего, всполошил село.

…Хоронили деда Веденея всей бригадой. Стоял солнечный день. В чистом бездонном небе пели жаворонки. А по большаку женщины несли на полотенцах гроб. На крутом берегу Воргола, где сразу же за Горюч-камнем широко распахнулся внизу луг, на котором покойный в мирное время пас лошадей в ночном, женщины бережно подняли гроб над головами, и он поплыл в голубом мареве. Дед Веденей навсегда прощался с родным Казачьим.

Глава вторая

ТАЙНА ЛЕСНОЙ ЗЕМЛЯНКИ

На Коновалихином огороде вечером солдатам расквартированной в селе части показывали кино. Белое полотно натянули на лозинки, на верхушках которых тревожно и надоедливо гомонили вспугнутые с гнезд грачи.

Поросший пыреем огород круто сбегал к речке, так что зрители — бойцы, женщины и ребятишки — сидели на возвышении, как в заправдашном кинотеатре. Даже лучше: свежий ветерок от Гаточки подувает, над головой в сумеречном небе помигивают звезды, а за спиной уютно и умиротворенно стрекочет аппарат.

Кино было очень интересное: про гражданскую войну и легендарного Пархоменко да про атамана Махно. Длинноволосый скидух-атаман надрывно пел тягучую песню:

Как первая пуля
Срезала меня,
А вторая пуля
Ранила коня…

Потом поднялась стрельба, и со вздрогнувших лозинок с суматошным карканьем взлетели грачи, сея от испуга на головы зрителей белые капли. У, чтоб вам было пусто!

Венька со своей сестренкой Варькой, Мишка, Семка, Витек Дышка да Сашок Гуля сидели кучкой, то и дело толкая друг дружку локтями и показывая на полотно:

— Гляди, гляди — догоняет беляка!

— Шешаш ка-ак шеканет шаблей! Вот так тебе, шобака!